Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев
— Чего?
— Одежды. Сам посуди, не могу же я сунуться в самое сердце Скрэпси вот в этом, — Герти оттянул штанину своих саржевых брюк, — На первом же перекрёстке я лишусь бумажника, а на втором — головы. Мне надо будет слиться с местными обывателями. Поэтому захвати что-нибудь такое… неброское. Что-то, что носят старожилы в Скрэпси.
— Вы имеете в виду… Вы и я… — как убедился Герти, Муан соображал весьма быстро для дикаря, иногда даже смущая своего хозяина, так что в данный момент некоторую заторможенность его реакции можно было объяснить только удивлением, — Мы пойдём с вами в Скрэпси?
— Именно. Согласен, дело будет рискованное, даже опасное, но мы с тобой как-нибудь справимся. Выдернем мистера Стиверса на поверхность, так сказать.
Муан озадаченно моргал.
— Скрэпси? В притон? Ночью? Мы?
— Да, мой друг. И без твоей помощи, как понимаешь, мне не обойтись. Будешь моим компаньоном и провожатым.
«А ещё — моими мускулами и главным калибром, — добавил Герти мысленно, уже в предвкушении дерзкой вылазки, — В твоём сопровождении головореза вроде тебя мне будет куда спокойнее. К тому же, когда дело дойдёт до главного, именно тебе придётся хватать Стиверса».
Муан не спешил разделить его душевный подъём. На Герти он смотрел озадаченно, исподлобья.
— Давайте договоримся, мистра. Провести вас в Скрэпси я могу. Дело опасное, но не впервой. Я там все тропы знаю. И притон тоже покажу. Только имейте в виду, что бы там у вас с этим джентльменом ни было, я тут не при чём. Я тёмными делами не занимаюсь. И с Бойлом отношений портить тоже не хочу.
Подобная осторожность вызвала у Герти улыбку.
«Уж не тебе прикидываться котёнком, приятель, — подумал он, разглядывая угрюмое, с перебитым носом, лицо помощника, — Придётся и тебе следующей ночью поработать, причём работа, несомненно, будет тебе привычной. Не знаю, сколько жизней ты загубил в прошлом, но завтра ты станешь моей козырной картой. И выложу я её быстрее, чем мистер Щука успеет спохватиться. В шахматы, говоришь, неудачно сыграл?.. Впрочем, раз ты так нервничаешь, не буду посвящать тебя в детали заранее. Человек ты вроде надёжный, ну а вдруг заупрямишься? Заявишь, что завязал с преступлениями, что боишься каторги… Ну нет. Будем, как говорится, держать револьвер в кобуре до поры до времени».
— Всё в порядке, — поспешил сказать он, — Ничего противозаконного мы делать не станем. Просто я хочу попасть в упомянутый тобой притон и поговорить с мистером Стиверсом. Ты же можешь мне это устроить?
Муан раздумывал недолго, но когда он заговорил, в его глубоком голосе явственно слышалось сомнение.
— Это, пожалуй, могу.
— И вот ещё что… Прихвати-ка на всякий случай… кхм… — Герти на миг запнулся, соображая. Револьвер? Кастет? Кинжал?.. — В общем, прихвати с собой инструмент, которым владеешь лучше всего. Просто на всякий, понимаешь? Мало ли как сложатся обстоятельства.
— Инструмент? — не понял Муан.
— Инструмент, — со значением произнёс Герти.
Муан что-то неодобрительно проворчал, но всё же кивнул.
— Прихвачу.
— Вот и отлично, — Герти одобрительно хлопнул помощника по литому, как пушечное ядро, плечу, — Тогда жду тебя завтра в восемь. И не забудь про одежду для меня.
Но Муан не спешил выходить, неловко топтался на месте.
— У меня есть ещё кое-что.
— Что ты имеешь в виду?
— Рыба. Для вас. Я принёс рыбу.
Мысленно планируя схему захвата Стиверса, Герти совершенно забыл про своё недавнее поручение, — Рыба! Благодарю, Муан. Наверно, непросто было найти её в этом городе, а?
— Ещё бы. Я взял для вас пару.
— А что за рыба?
— Я не разбираюсь в этом. Просто рыба. Держите.
Муан осторожно положил на стол два длинных узких свёртка, больше похожих на упакованные в газетные листы сигары. От Герти не укрылось то, как серьёзно относился новоявленный секретарь-референт к доставке своего груза: свёртки были тщательно упакованы в несколько слоёв вощёной бумаги и обёрнуты тканью. Но когда он снял многочисленные оболочки, Герти понял, что ошибки не было. По всей комнате распространился отчётливый и пронзительный рыбный дух, который невозможно с чем-то спутать, не очень свежий, но от того не менее соблазнительный.
Герти отчаянно хотелось рыбы.
Хотелось погрузить зубы в мягкое податливое мясо, тающее во рту, ощутить на губах морскую соль. Негласный запрет на рыбу, царивший в Новом Бангоре, причинял ему даже большие страдания, чем он мог предположить поначалу. Природа этого запрета оставалась всё ещё неясна. Но стоило ему лишь упомянуть рыбу в разговоре, как собеседник менялся в лице, после чего стремился сократить беседу до минимума, не озаботившись даже рамками приличий. Попытка же заказать рыбу в лавке или ресторане, как убедился Герти, почти непременно приводит к попытке вызова полисмена. Этого он понять решительно не мог. Отчего вдруг триста с лишним тысяч человек ополчились против того, что издавна составляло весомую часть любой кухни мира, и отнюдь не самую плохую её часть?..
Попыткам угадать, отчего рыба вдруг впала в немилость на острове, он уделял то время, что оставалось после размышлений о Новом Бангоре, Канцелярии, Бангорской Гиене и Стиверсе, и времени этого было явно недостаточно, чтобы создать стройную и естественную теорию. Быть может, рыба испокон веков была табу для населявших остров полли. Табу, которое с пришествием бледнокожих не растаяло, подобно многим прочим, а завладело всеми и укрепилось. А может, употребление рыбы считалось здесь дурной приметой? Кажется, было что-то такое у древних мореплавателей… У Герти было достаточно хлопот, чтоб забивать себе рыбой голову. Но вот от искушение забить ею собственный желудок делалось всё сильнее изо дня в день.
Не скованный более жёсткими финансовыми рамками, он мог позволить себе питаться в любых заведениях города на своё усмотрение. После памятной двухнедельной аскезы в «Полевом клевере», о котором он сохранил самые дурные воспоминания, Герти поспешил наверстать упущенное, и даже тень мистера Шарпера была бессильна повлиять на его аппетит.
Он ел рассыпчатый рисовый пудинг в ресторации Баффера и холодную говядину с горчицей в модном «Тростниковом дворце». Уписывал исходящий паром ростбиф с вустерским соусом в какой-то забегаловке Шипси и с аппетитом хлебал куриный суп с расплавленными комками сыра, ужиная в «Дедушке-Маке». Смаковал изысканный галантин[79], гордость мсье Жуфре из французской траттории, и причудливый окономияки[80], приготовленный узкоглазым крикливым поваром-японцем.
Но рыбы не значилось ни в одном меню. Сперва это казалось ему несущественным (слишком свежа была память об обществе тушёной макрели) затем удивительным, а потом и досадным. Внезапно выяснилось, что именно рыба оттеняла насыщенный вкус европейской кухни, придавала ей лёгкую и пикантную нотку, казалось бы неслышимую в общем оркестре.
Некоторое время Герти намеренно не обращал на это внимания. В симфонии из лимонных поссетов[81], сэндвичей с беконом, йоркширских пудингов, чеширских
