Край неба - Андрей Александрович Васильев
— А что? — мигом спросил я.
— Он вас не боится, — мягко пояснил Левинсон. — Вы для него лишь досадная помеха, вставшая на пути. Как бы вам объяснить подоступнее… Он не признает в вас равного себе. Любое противостояние строится на относительной равноценности сторон. То есть каждая из сторон видит в противнике того, кто по праву заступает ему дорогу. Да, он враг, да, будет война не на жизнь, а на смерть, но это неприятель, которого стоит уважать и где-то даже опасаться. А вас Кузьма Петрович таким не считает. Он сказал, что как вы ему совсем надоедите, так он вас быстренько раздавит, как того клопа, да и всего делов. Передал дословно. И в его интонациях не было рисовки или самоубеждения. Сухая констатация факта, не более того.
Врет? Или правду говорит? И ведь не проверишь. А жаль.
— Он страшный, — добавил Марк Аронович и провел рукой по лицу. — Он очень старый и очень страшный. Знаете, я прожил длинную жизнь, несколько раз ходил по грани, в девяностые меня неделю держали в подвале очень плохие люди, и я думал, что уже оттуда не выберусь, но более жуткую особу я в земной бытности своей все же не встречал. И еще в нем очень много силы. Мне неизвестна ее природа, но она ощущается, причем крайне остро. Так что я искренне желаю вам, молодой человек, Кузьму Петровича так и не встретить до осени. А после он покинет Москву, причем, насколько я понял, надолго.
Я ничего ему не ответил, сидел на крае стола, качал ногой, переваривал информацию. Молчали и Жанна с Толиком.
— Так что с нашим договором? — выдержав паузу, осведомился у меня Левинсон. — Вас устраивают мои условия?
— Вот вы сказали, что Кузьма вас призвал, — обратился к нему я. — А вы его можете?
— Разумеется, нет, — чуть ли не укоризненно глянул на меня собеседник. — Откуда у меня такие знания и умения? Этому учиться надо, причем, уверен, очень долго. А может, даже родиться с подобными склонностями. Да и, честно говоря, для меня, как человека науки и материалиста, все это до сих пор дикостью кажется.
— Понимаю, — немного расстроился я. — Ладно, давайте сделаем так, как вы предлагаете. Нам тайник и ваша капитуляция, вам дорога на кладбище и моя рекомендация. Но сразу оговорю вот что — только рекомендация. Не заступничество, не протекция, не выпрашивание помилования. Тем более что все равно толку от них не будет.
— За тот год, что я прожил бестелесным, понял одну важную вещь — обещание в этом мире имеет силу куда большую, чем в обычном, смертном. Я могу расценивать сказанное как данное вами слово?
— Можете, — кивнул я. — Но и вы подтвердите, что все обещанное выполните.
— Даю слово, — кивнул профессор. — И сразу его частично сдержу. Вон там у стены стоит лесенка, видите?
Верно, имелась такая. Маленькая, деревянная, устойчивая, явно служащая подножкой для того, чтобы с самого верха книги доставать.
— Встаньте на нее и одновременно нажмите на две боковины вон той полки. — Марк Аронович показал, какой именно. — Нажали, выждали пять секунд, и после чуть вверх их толкнули.
Я повторил Валере его слова, тот выполнил указанное, и мы оба услышали, как в стене с тайником что-то щелкнуло.
— Теперь нажмите вот сюда, — призрак показал на боковину другой полки, причем уже нижней. — Хорошо. Теперь на эту. И, наконец, на эти две. Вот и все!
Не соврал, после еще нескольких щелчков стена, за которой находился тайник, отошла чуть назад, а затем беззвучно скользнула вбок, полностью скрывшись из вида.
— Ничего себе, — сказал Валера и присвистнул. — Тонкая работа.
— Не зная последовательность, открыть эту конструкцию весьма сложно, слишком много вариантов. Ну, а любая ошибка в последовательности возвращает механизм в стартовое состояние, — не без гордости сообщил мне Левинсон. — Если же в ход будет пущена грубая сила, то и вовсе результата не будет.
— А почему? — полюбопытствовала Жанна.
— Внутрь встроен механизм уничтожения содержимого. Если точнее, в стенки вмонтированы очень мощные спирали накаливания с автономным питанием. Взломщик найдет только пепел и оплавленное золото.
— А брюлики? — резонно заметил Толик. — С ними-то ничего не сделается. Я слыхал, что алмаз вообще фиг уничтожишь.
— И они тоже станут ничем, — возразил ему Левинсон. — При той температуре, что будет внутри, у них нет шансов уцелеть.
— А конструктор вот этого всего? — спросил я, показав на сейф. — Если его разговорить?
— Это моя работа, — не без гордости сообщил мне профессор. — Вы, возможно, не обратили внимания, но я упомянул о том, что окончил МАИ, а нас в те годы учили не так, как сейчас. К теории прикладывалось немалое количество практики, причем самой разной. Я поработал и на заводе, и в закрытых КБ, причем в том числе и на самых низовых должностях, так что опыт и знания есть.
Валера тем временем достал из сейфа несколько пачек денег, которые небрежно бросил на стол, а следом за ними извлек большой квадратный футляр, обтянутый черным бархатом.
— Воистину, только сейчас понимаешь до конца мудрость русского народа, — невесело сообщил мне Левинсон. — Как это верно сказано — на том свете карманов нет. Столько лет…
Он махнул рукой, повернулся к нам спиной и подошел к окну, через которое комнату заливали солнечные лучи.
Валера щелкнул замочком, распахнул футляр, и мне в глаза ударил яркий блеск драгоценных камней, вделанных в броши, перстни, серьги и еще бог весть что. Солнце превратило их в десятки собственных маленьких копий.
— Ну здравствуй, — весело сказал Валера, достал из кармана небольшую тряпицу и ухватил ей блистающую светом брошь. — Да, работу Позье, конечно, ни с какой другой не спутаешь.
Из того же кармана он достал небольшой мешочек, опустил в него брошь и затянул завязки.
— А с остальным что делать станете? — осведомилась у меня Жанна, жадно глядящая на драгоценное изобилие, находящееся в футляре.
— Не знаю, — чуть растерялся я и обратился к Швецову: — Спрашивают вот — с этим всем что дальше?
— Хочешь — бери себе, — предложил он. — Хочешь — вообще тут оставим.
— Нет уж, — подал голос Левинсон, — забирайте. После всего того, что мои дети устроили во время дележки наследства, после их споров и ругани мне даже радостно, что все так получилось. Лучше
