Макс Фрай - Я иду искать
А я смог.
Нумминорих сперва от души веселился и комментировал услышанное. Потом перестал. Я предпочитал думать, что ему просто надоело, хотя и сам понимал: дело плохо, мы приближаемся к центру круга, который начертил бы Мелифаро, окажись он здесь в сопровождении пары дюжин патрульных, чтобы обозначить на карте очередное место, из которого ушла магия Сердца Мира. «Мертвую зону», едрить ее налево. Или направо, как сердце подскажет, в таком ответственном деле его слово – закон.
– Это не отсутствие магии так пахнет, – вдруг сказал Нумминорих. – Я сразу мог бы догадаться. У отсутствия чего бы то ни было не бывает какого-то специального запаха. Скорее, может исчезнуть привычный, но тут явно другой эффект.
– Логично, – согласился я, прервав ради такого дела сложную, запутанную тираду, посвященную особенностям опыления цветущих деревьев крипхе[38] при участии специально приглашенных огненнозадых демонов. Похоже, во мне и правда проснулся какой-то нездоровый интерес к ботанике.
Оно и понятно, все-таки весна.
– Если есть новый, незнакомый мне запах, значит есть объект, от которого он исходит, – Нумминорих говорил глухим, бесцветным голосом, но так твердо и решительно, словно само существование Мира зависело сейчас от его способности рассуждать вслух. – Не знаю, что это за дрянь, но она уже совсем рядом. И так интересно пахнет, что я чувствую себя практически мертвым. Но это просто влияние запаха. Ничего особенного тут нет.
– Совсем хреново? – спросил я, прикидывая как сейчас одной рукой ухвачу его под локоть, второй закрою ему глаза – это проще, чем уговаривать зажмуриться, – и уведу в Дом у Моста Темным Путем. А там сдам на руки кому-нибудь, кто не даст ему вернуться обратно. Хорошенького понемножку. Хватит с него. Вернее с меня. Сил моих больше нет воображать, какой ужас с ним сейчас творится.
– Наоборот, очень даже неплохо, – неожиданно ответил Нумминорих. – Гораздо лучше, чем было утром. Потому что тогда я был уверен, что это и есть настоящая правда обо мне и о Мире, которая внезапно открылась во всей своей ужасающей полноте. А теперь понимаю, что просто вредное воздействие неизвестного запаха, вот и все. Ты не представляешь, насколько легче терпеть это дурацкое состояние, твердо зная, что оно – не мое. И мысли не мои. И вот это тошнотворное ощущение, как будто тело уже умерло, а я в нем зачем-то задержался, не знаю, как выйти, да и вряд ли такое возможно, потому что я – и есть оно, а значит, никакого меня больше нет, и это навсегда. И абсолютно непоправимо…
– Слушай, как ты описываешь, получается примерно то же самое, что идти по следу мертвеца.
– У меня в голове сейчас все время крутится фраза: «запах дурной смерти», – откликнулся Нумминорих. – Не хотел тебе говорить, чтобы ты не потащил меня куда-нибудь в безопасное место. Но если ты понимаешь, о чем речь, то и не потащишь. Должен знать, что это вполне можно перетерпеть.
Я хотел возразить: «Нельзя такое терпеть живому человеку», – но вместо этого честно сказал:
– Да, когда точно знаешь, что происходит, можно. Ладно, твоя взяла. Хрен тебе безопасное место. Терпи.
Нумминорих вдруг остановился – так внезапно, что я чуть на него не налетел. Но в последний момент свернул и врезался в высокий забор, почти полностью скрытый буйными зарослями вечнозеленого растения, больше всего похожего на вьющуюся сосну, только, на мое счастье, совсем не колючую. А то скакал бы я сейчас с окровавленным лицом.
– Гламитариунмайоха, – сказал я, невольно обрадовавшись возможности применить на практике это бесполезное знание. – Ну надо же, мохнатый забор. А за ним дом. На удивление гладкий. Ничем не зарос. Мы пришли?
– Надеюсь. Во всяком случае, и Карвен, и леди прямо здесь через забор перелезли. И нам туда.
Дом за забором оказался большим, но приземистым – всего один этаж, совершенно плоская крыша, никаких печных труб. Парадная дверь когда-то напоминала ворота; теперь одна из резных створок кое-как болталась на расшатанных петлях, а вторая валялась на земле.
– Настоящая старинная усадьба начала эпохи Клакков, – угрюмо сказал Нумминорих. – Только на картинках в школьных учебниках они выглядят понарядней. Живая иллюстрация разрушительной работы времени, лишающей смысла всякое наше де… нет, извини. Я не хотел это говорить. Само вырвалось. Больше не буду.
– Да ладно тебе, – отмахнулся я. – О разрушительной работе времени лично я и без всякого постороннего влияния готов рассуждать, пока силой не заткнут.
– Самому рассуждать – это нормально. Я не хочу, чтобы оно мной… через меня говорило. Обойдется. Еще чего. Не для того я родился, чтобы помогать всякой пакости высказываться вслух.
– Мать твою четырежды через лисий хвост! Ну ты боец.
– Это выражение про мать и лисий хвост я впервые услышал от сэра Джуффина, когда он узнал, что я побывал на Темной Стороне, – Нумминорих почти улыбнулся. – Здорово, что ты его так вовремя вспомнил. Хороший был день, и разговор у нас с ним тогда вышел хороший. Очень это сейчас помогает – цепляться за те моменты, когда я был живой.
– Эй, ты и так живой, – напомнил я. – Более чем. Мало ли что сейчас кажется. Просто так действует запах. Как только уйдешь отсюда, сразу пройдет.
– Да, – откликнулся он, – конечно. Конечно пройдет. Я живой. Пошли.
И переступил порог. А я – за ним.
Длинный темный коридор оказался естественным продолжением леса, со всех сторон обступавшего дом: сквозь прогнившие половицы пробивалась густая весенняя трава, в одном из дверных проемов выросло молодое деревце, на стенах с комфортом расположились разноцветные лесные мхи, а прямо за порогом рос здоровенный, в четверть человеческого роста гриб. Оставалось надеяться, что он не окажется оборотнем, готовым защищать дом от незваных пришельцев – лично я таких пока не встречал, но баек о них наслушался предостаточно. Говорят, в угуландских лесах их до сих пор полно.
Хвала Магистрам, моя судьба не ухватилась за уникальную возможность заставить меня сражаться с грибами-оборотнями. Гриб безмолвствовал, ни во что антропоморфное не превращался и ссоры не затевал. Повезло.
– Слушай, так вот где Ме…
Нумминорих не успел договорить, потому что откуда-то из глубины дома донесся голос Мелифаро, громкий, веселый и злой, как всегда, когда дело начинает пахнуть керосином:
– Ну наконец-то! Давай быстро сюда!
– Сейчас, подожди, – крикнул я. Повернулся к Нумминориху, скомандовал: – Закрывай глаза. Возражения не принимаются, сам видишь, все уже всех нашли.
В Зале Общей Работы было безлюдно. И так хорошо, что я чуть не разрыдался от невозможности остаться здесь навек: удобные кресла, уютное сияние газовых светильников, кувшины из-под камры на столе. Возможно, даже не совсем пустые. Я бы с удовольствием проверил, будь у меня на это пара-тройка лишних минут. Ладно, пусть Нумминорих сам проверяет. Он заслужил как никто.
– Все, – сказал я, отпуская его руку. – Открывай глаза, мы на месте.
Он кивнул, рухнул в ближайшее кресло, закрыл лицо руками, сказал почти неразборчиво:
– Давай, дуй обратно. Со мной все в порядке.
– Точно?
– Если даже нет, то только в том смысле, что очень уж хорошо снова стать живым. Немного чересчур хорошо. Но с этим я точно справлюсь.
Ну, в общем да.
– Где тебя вурдалаки носили? – сердито спросил Мелифаро. – Ты что, передвигался по коридору ползком? Сохраняя полную секретность?
– Просто не хотел нарушать своим грубым вторжением такую трогательную интимную сцену, – огрызнулся я.
Сцена и правда была хоть куда. Мелифаро в своих чудовищных валенках, которые, как внезапно выяснилось, обладали не только убийственной харизмой, но и дивной способностью светиться в темноте, стоял на буйно зеленеющем весеннем лугу, когда-то бывшем просторной комнатой с большими окнами и низким потолком, и сжимал в объятиях белокурую Айсу. Они были красивой парой, но судя по неприветливому выражению лица и яростным попыткам высвободиться, леди испытывала к своему кавалеру недостаточно нежные чувства. Вот ведь кремень девица. Никаким обаянием ее не проймешь.
Увидев Айсу, я ощутил противоречащее здравому смыслу, но оттого не менее сильное желание немедленно от нее избавиться – зачем нам эта леди, уберите ее отсюда, пусть идет, откуда пришла и не мешает мне искать Карвена.
Но я, конечно, взял себя в руки. И мрачно подумал: так, чего доброго, умение повиноваться необходимости станет дурной привычкой. Прощай тогда моя развеселая жизнь.
Айса же при виде меня заметно приободрилась и потребовала:
– Скажи, чтобы он меня немедленно отпустил! Я со времени возвращения не то что ни единого закона не нарушила, а даже своей дурацкой лицензией толком не воспользовалась. И, между прочим, нахожусь у себя дома. Эта усадьба раньше принадлежала моему прадеду. А теперь – матери. И нам с вами еще предстоит большой и неприятный разговор о нарушении границы частных владений. У твоего коллеги, как я понимаю, никакого ордера нет.
