Александр Нежинский - Братство. Крест и клинок
Скорбное оцепенение прервало хлопанье крыльев. Из развалин поднялась огромная сова-неясыть и, тяжело взмахивая серыми крыльями, с которых то и дело срывались кровавые капли, полетела куда-то за пределы монастырских стен.
«Лили! Лилит, проклятая демоница, забравшая жизнь Олега! Куда она стремится? Бежит? Или… Третий ребенок!» – эта мысль пронзила сознание Алексея, и он, не раздумывая, стрелой рванулся вперед. Дробовик остался лежать там, во дворе. Рука сжимала выхваченный из ножен клинок, которому он готов был вверить свою судьбу. Только бы успеть! Только бы догнать!
Довольно быстро, несмотря на запал сумасшедшей гонки, он понял – демоническая птица летит не куда глаза глядят, а ко вполне конкретной цели. Ею была огромная верба с узловатым толстенным стволом, возвышающаяся на берегу реки. Когда-то дерево, как видно, попыталось раздвоиться, дать еще один побег, но тот, разросшись, отломился и теперь застыл сплетением веток под прямым углом к основному стволу.
– Что ей там надо!? Насест пошире, что ли? – Алексей лихорадочно пытался соображать на бегу. – А если?.. Неужели хитрая колдунья спрятала именно там одного из детей, изначально приготовив его для особой жертвы своей «хозяйке», и теперь спешит туда, чтобы, выпив кровь младенца, восстановить силы?
Вы когда-нибудь пробовали соревноваться в скорости бега с птицей, особенно – приличных размеров? Вот лучше и не пытайтесь… Алексею нипочем было бы не угнаться за чертовой неясытью, если б та могла махать крыльями хотя бы вполсилы. Слава богу, нанесенные раны демоница, судя по всему, ощущала и в пернатом обличье. Летела она еле-еле, несколько раз опускалась на землю и явно с каждым разом со все большей натугой поднималась в воздух. В очередной раз, то ли заметив преследователя, то ли просто окончательно выбившись из сил, так и осталась сидеть на месте, а потом… Когда Алексей, тоже уже едва не валившийся с ног, приблизился на расстояние вытянутой руки, из высокой сухой травы навстречу ему поднялась прекрасная обнаженная женщина с рыжими кудрями.
Впрочем, вид совершенного тела изрядно портили кровоточащие порезы и язвы, свежие ожоги и даже пятна, похожие на те, что появляются на трупах далеко не первой свежести. Все эти отметины то бледнели и исчезали с прекрасных груди, бедер, плечей и рук, то вдруг проступали отчетливей и ярче. Даже сильнейшей демонической сущности стоило огромных усилий поддерживать жизнь и силы в теле древней ведьмы, получившей от священников и воинов Братства такой урон, который уже давно отправил бы любую другую представительницу этого поганого племени прямиком в ад.
– Снова ты?! – в надтреснутом голосе то ли демоницы, то ли ведьмы уже не было той магии очарования, что всегда заставляла мужчин терять голову и покорно идти навстречу собственной же гибели, а только боль и неприкрытая злоба. – Сколько же ты будешь становиться у нас на пути, дерзкий мальчишка? Ты мог бы познать мою неземную любовь, а получишь смерть – здесь и сейчас!
– Да пошла ты, сука адская! – эти слова Алексей, так и не сумевший перевести дыхание после бега, выплюнул одним духом. А потом, чуть помедлив, выдал совершенно невероятную конструкцию, услышанную случайно на заре милицейской молодости в «дежурке» из уст пьяной киевской проститутки, задержанной за драку со своей «коллегой» по ремеслу. Конструкцию эту впоследствии даже на спор не смогли повторить трое сержантов, самых известных в управлении матерщинников – уж больно была заковыристой. А еще – исключительно обидной для любой представительницы женского пола. Лилит, похоже, тоже ее оценила – издав дикий визг, она снова начала трансформироваться. Опять почернели волосы, опять мелькнули огромные птичьи лапы с хищно загнутыми когтями. А потом эти когти ударили в Алексея, и, сбив с ног, принялись полосовать грудь.
«Сейчас эта курица меня порвет…» – мысль почему-то была отрешенно-спокойной. Потому, наверное, что сознание норовило уже скатиться в спасительную черноту, убегая от разливающейся по телу океанскими волнами невыразимой боли. Алексей попытался пырнуть лапу кинжалом, но тот лишь скользнул по ороговевшей коже.
И в этот самый момент коготь другой лапы, с легкостью рассекший и одежду, и кожу, зацепился за серебряную цепь с нательным крестом. Взвыв от причиненной этим прикосновением боли, чудовище задергалось – и этой секундной заминки Алексею хватило, чтобы, намертво вцепившись в лапищу, рвануться вперед и вверх, выбрасывая перед собой руку с кинжалом. Серебряный клинок по рукоять вошел между грудей женщины-птицы, а Алексей, растратив остаток сил, упал в траву, истекая кровью.
Удар этот стал последней каплей. Трансформация дала окончательный сбой, и прекрасный некогда лик превратился в гротескную образину – с одним глазом, полопавшейся кожей и съехавшим чуть ли не на затылок беззубым ртом. Этот воплощенный кошмар, распластавшись по земле, тем не менее еще пытался ползти к чудом остающемуся в сознании Алексею. И даже что-то шипеть при этом.
– Сейчас… Сейчас-с-с… Я подарю тебе свой поцелуй, поцелуй смерти…
– Не надо мне таких поцелуев. Меня сейчас и так вырвет! – Мысли, как видно, уже последние, текли совсем вяло. И так же вяло немеющая рука шарила по траве, ища кинжал, намертво засевший в том, что сейчас ползло к нему, неумолимо приближаясь сантиметр за сантиметром.
– Вж-ж-ж-их! – взмах серебряного меча снес уродливую голову с остатками рыже-черно-светлых волос с корявых плеч и отправил в полет по полю. Серебряные клинки пригвоздили продолжавшие корчиться останки к земле. А Алексей увидел склоненное над ним лицо отца Михаила.
– Живой? Держись, Алешенька, держись!
– Да что мне сделается?! – Алексей хотел ответить батюшке именно так, как положено лихому воину, но губы почему-то уже совершенно не желали слушаться. Потерять сознание он позволил себе, лишь услышав раздавшийся от дерева крик Георгия:
– Нашел! Живой ребенок, жи-и-ивой!
Алексей закрыл глаза с улыбкой.
* * *…Белый сводчатый потолок. Неяркий, зимний свет в небольшой, чистенькой комнате. Запахи лекарств, ладана, горящего воска и елея. Временами пробивающийся сквозь них свежий морозный воздух, тянущий из приоткрытой форточки узкого окна. Алексей, вот уже несколько минут лежавший в постели с открытыми глазами, всеми своими чувствами впитывал окружающий его кусочек мира, в который он снова возвращался…
Сколько же он провалялся? Возвращение в монастырь Братства с поля боя, едва не ставшего для него последним, он практически не помнил. Тело рвала боль от ран, затуманивая рассудок. Потом вроде бы стало лучше – но ненадолго. Начавшие было затягиваться чудовищные «борозды», оставленные на его груди когтями, вдруг снова раскрылись, закровоточили. По всему телу стало расползаться зловещее воспаление, схожее с заражением крови, температура взлетела до совершенно ненормальной высоты, начались припадки, в которых его корчило и трясло, словно в какой-то небывалой лихорадке.
Окажись Алексей в это время на лечении в обычной больнице или госпитале, пусть даже и в окружении поголовно профессоров медицины, имеющих в распоряжении самые современные лекарства и медицинскую технику, выжить ему вряд ли бы удалось. Проблема была не в серьезности причиненных повреждений, не в занесенной инфекции или проникшем в тело яде. Страшный недуг сжигал его потому, что раны были нанесены когтями одной из самых могущественных демониц, обретшей на время физическое воплощение.
Оттого и боролись с этой черной немощью не доктора, а священники – как состоявшие в Братстве, так и специально прибывшие к его постели по призыву первых. Сильнейшие молитвы, читавшиеся без остановки круглые сутки, святые реликвии возлагавшиеся на его тело и стоявшие в изголовье, чудодейственный елей – все, что можно было, употреблено для спасения жизни Божьего воина. И смерть отступила, убравшись прочь вместе с темными чарами и демонической отравой, прокладывавшими ей путь к сердцу Алексея. Правда, и жизнь не торопилась возвращаться в истерзанное муками тело. Долгое время провел он в беспамятстве и бессилии, лишь на краткое время выныривая из забытья. Единственным, что запомнилось из таких минут, было мерцание свечи где-то рядом и голоса, читавшие молитвы. А потом снова наступала темнота и безвременье…
Так все-таки, как долго он тут лежит?! Алексей попытался пошевелиться, и – ура! – это удалось. Руки и ноги, кажется, слушаются, пусть пока и с трудом, занемевшие от долгой неподвижности. А вот при движении, направленном на то, чтобы, опираясь на подушки, сменить лежачее положение на хотя бы полусидячее, грудь прострелило болью. И близко не сравнимой с той, что была раньше, но все равно довольно чувствительной. Опустив взгляд ниже подбородка, Алексей увидел лишь толстый слой бинтов. Что там, под ними, видеть, по правде говоря, не очень-то и хотелось. При воспоминании о кривых и загнутых когтях «совиных» лап его аж передернуло. Наверняка шрамы останутся такие, что покрасоваться на пляже теперь не получится. Ой, ну да кому оно нужно – это красование и эти пляжи… Гораздо больше Алексея волновал вопрос, скоро ли он сможет снова «встать в строй».
