Веревочная баллада. Великий Лис - Мария Гурова
– Сейчас у Хором и по всем теле- и радиоканалам звучит сказка, содержание которой вам предоставили утром, сир.
Илия вскинул руку, приказывая ему умолкнуть. С трибуны спустилась Рогнева. Она прошла мимо воевод и Тристана. Рыцарь подал ей факел. Матушка прошествовала к помосту. Поднялась. Внутри Илии гремел барабан – его сердце. Лицо Рогневы. Такие разные лица радожцев, и все же похожие друг на друга. Лицо Тристана, не имевшее ничего общего с местными жителями. Его губы шевелились. Рогнева опустила горящий конец факела к ладье. Тело вождя рьяно вспыхнуло. Матушка так и стояла, подобно медной статуе факелоносца. Руки радожцев тянули ее за подол, призывая спуститься. Она горько зажмурилась и через силу отошла.
Ладья полыхала. Наверно, губы Тристана шевелились. Илия не мог быть уверен, больше лицо друга крупным планом не показали. Огонь вздымался высокий и яростный. Он поглотил плоть Кургана и дерево, принесенное в жертву ради его погребения, но дотла все сгорело не скоро. Илия сначала даже не понял, что за помехи замелькали на экране черными точками. В конце концов он увидел гарь, парящую миллионами вороных клочьев над толпой. Их было так много, словно горел не один челн, а все белокаменные Хоромы. Пепел покрывал лица, волосы, плечи и руки радожцев, отчего те становились чумазыми, как шахтеры. Огонь унимался, и когда в сердце площади тлели угли огромного кострища, трансляция прервалась. В кинозале переполошились. Техники забегали по лестницам. Советники забубнили и заохали. Илия взглянул на потерянного Федотку. Он уронил лицо в ладони и опустился на пол, поджав к груди колени. Паника продлилась всего ничего. Трансляция возобновилась, но ракурс все не сменялся. План всей площади и Хором не оставлял возможности разглядеть детали. Камера, снимающая с башни, показывала общую картину. Это было долго: непозволительно, немилосердно долго. Кто-то шуршал в кинозале. Первый Советник вновь склонился к уху короля и протянул ему пакет со срочной телеграммой. Илия выхватил письмо, вскрыл конверт и достал один лист – последнюю страницу радожской сказки о Рогневе и Кургане. Король резко поднялся, миновал ряд кресел и подошел к экрану, чтобы его свет озарил лист с текстом.
«Под серым небом, под белыми стенами Хором, под черными флагами собрался народ. Вынесли шахтеры на плечах ладью с вождем. Сквозь массы пронесся плач, но громче всех плакала матушка Рогнева. Видела она, что всем уже раздали и винтовки, и пули, переплавленные из Самосека. Вспыхнул факел в руках Рогневы, под бой барабанов взошла она к ладье. Собрав все силы, она, не дрогнув, опустила пламя к бортам и запалила хворост. Огонь занялся быстрее, чем заиграл гимн над площадью. Рогнева Бориславовна закрыла глаза.
А когда открыла их, то увидела, что от ладьи и тела Кургана ничего уже не осталось, только седой пепел оседал на светлые головы. И тогда она посмотрела вниз на людей. У каждого из них было лицо Кургана. Его густые насупленные брови, его орлиный нос, его тонкая линия губ над массивным скульптурным подбородком, его, будто высеченные из камня, скулы. Рогнева узнавала его в каждом человеке на площади, на которого бы ни уронила взор. Вождь смотрел на нее из-под фуражек, из-под платков, из-под русых волос. Матушка не знала, радоваться ей или жалеть о содеянном. Но вот подошел человек в такой же форме, в какой были все прочие мужчины на площади. Рогнева не знала, кем он был до Кургана. Только видела, кем он стал, и сердце ее скорбело и полнилось от любви ко всем, кто носил образ любимого. И мужчина обратился к ней родным голосом:
– Не печалься, матушка. Это все закончится. Люди вернут облики и вспомнят имена. Все сбудется после победы.
– А я что же, – встрепыхнулась Рогнева, вскинула руки к лицу, ощупывая. – Теперь тоже с ликом Кургана жить буду?
– Нет конечно, – ответил мужчина. – Где же это видано, чтобы мать и отец одного лица были?
Он встал по стойке смирно, выполнил воинское приветствие и ушел, оставив Рогневу подле пепелища. Толпы утекали с площади полноводной рекой, под плеск аплодисментов, под бурление голосов. Часы на Башне Громоотвода пробили двенадцать. Время маршировало вместе с нами. А кто эту сказку сказал – все своими глазами видал».
Профиль короля освещал луч проектора, льющийся из будки кинотехника. Ракурс не сменялся. Илия смотрел в черноту зрительного зала так ошарашенно, что Ренара не выдержала и подошла к брату. Она безмолвно протянула руку за последней страницей. С кресел доносились вопросы, но Илии было не до советников. Позади экран замельтешил сменой кадров. Илия понял, что операторы вернулись к работе. Он развернулся к экрану лицом и попятился назад. Их лица – их лицо. У женщин, мужчин, детей и стариков, у солдат и рабочих, у воевод и девушек со светлыми косами были одни черты лица, словно все они были близнецами друг другу. Илия отступал и споткнулся, упершись в подлокотник кресла. От неожиданности он сел на ощупь. Один из множества объективов разыскал Рогневу. Она сохранила свой облик, только длинные волосы совсем растрепались. В Радожнах поднялся шторм: природная стихия перемешалась с человеческой. Сквозь гремящий пульс в висках Илия услышал возгласы позади: «Это какая-то шутка!», «Не трансляция – монтаж!» и «Немедленно свяжитесь с Радожнами!». Они болтали. Они смотрели и не верили. Черно-белая летопись
