Птичья песня - Яна Ветрова
Человек опять вздохнул и сгорбился над книгой, добавляя новые закорючки к строке с номером. Полицейский повёл меня к двери за спиной грустного человека.
Глава 18. Заключение
За дверью обнаружился ещё один зал поменьше первого, значительная часть которого была отгорожена решёткой с толстыми прутьями. В углу за столиком посапывал усатый толстячок в форме. Полицейский снял с меня наручники и бросил их на стол. Усатый подскочил, разбуженный громким звуком. Из камеры раздалось ворчание. Охранник провёл рукой рядом с решёткой, и пара прутьев разошлась, образовав проход. Стоило мне пройти внутрь, как прутья сомкнулись за моей спиной. Полицейский ушёл.
Камеру едва освещал единственный шар, висящий под потолком. В одном углу плечом к плечу сидели две женщины и, накрывшись одним покрывалом, тихонько перешёптывались. Рядом, завернувшись в такое же покрывало, спала грязная старуха с растрёпанными волосами. Молодая полная женщина сидела у решётки, обняв себя за ноги, и напевала, покачиваясь. Низкая деревянная стенка в другом углу скрывала туалетную яму. Меня замутило.
– Первый раз, что ли?
Я обернулась на голос. Усач-охранник качал головой.
– Обед ты пропустила. Вечером отправят всех в новое здание. Бери, вон, покрывало из кучи и спи, что тут ещё делать.
Сам он зевнул и, прислонившись к стене, засопел как ни в чём не бывало.
Я нерешительно потянула покрывало из кучи посреди камеры. От него несло псиной, но каменные стены распространяли холод, и мне пришлось, подавив отвращение, закутаться в потёртую шерстяную ткань. В голове было настолько пусто и одновременно напряжённо, что запусти туда теннисный мячик – он стал бы с нечеловеческой скоростью метаться от стенки к стенке. Монотонный шёпот двух женщин незаметно погрузил меня в неспокойный сон, в котором я, увлекаемая тяжёлым рюкзаком вниз, тонула в чернильной воде среди красных яблок.
Я проснулась от того, что хлопнула дверь и охранник крикнул:
– Па-адъём!
Из-за искусственного освещения было невозможно понять, сколько времени прошло. Я с радостью кинула вонючее покрывало обратно в кучу. По крайней мере, оно выполнило своё предназначение и согревало меня, пока я спала.
– По одной на выход, – распорядился уже знакомый румяный полицейский, – Ари! Тун, Тео! Эйк! Пять-девять-одиннадцать!
Две женщины из-за агрессивного макияжа и роскошных тёмных кудрей казались близняшками. Они обе были одеты в чёрные шаровары и узкие кружевные кофты с низким круглым вырезом. Я ссутулилась и прошла последней в образованный разъехавшимися прутьями проход. Внезапно оживился тётушкин голос и посоветовал выпрямиться и идти с гордо поднятой головой, как королева к гильотине. Я споткнулась и случайно толкнула старуху, шедшую впереди меня. Та сразу заголосила, а полная женщина начала истерично смеяться. Полицейский рявкнул:
– Молчать!
Воцарилась тишина. Усатый толстячок качал головой, а я мечтала провалиться сквозь пол. Тоже мне, королева выискалась!
Полицейский сковал нас цепью, вывел из здания и поместил в большую крытую конную повозку, разделённую решёткой на две узкие секции, в одной из которых уже толкалась дюжина мужчин. Тун и Тео вызвали в мужской половине возбуждённые перешёптывания, кто-то засвистел, и одна из женщин кокетливо повела плечами и послала в воздух поцелуй. Полицейский прикрикнул, что ещё один звук – и завтра все останутся без еды. Старуха забеспокоилась, заметалась в узком пространстве, но женщина шикнула на неё, и та затихла.
Небритый мужичонка всё не унимался и шептал что-то, звал, прижавшись лбом к прутьям решётки, которые были слишком узкими, чтобы просунуть сквозь них руку. Кто-то беспрестанно чихал, в перерывах между чихом кляня всех богов. Повозку трясло меньше, чем прицеп, копыта лошадей размеренно стучали по булыжнику. Я прислонилась к стенке и выглядывала в узкое боковое окошко под потолком. Солнце только зашло, закатное небо окрашивало крыши в алый цвет. Я представила себе, как, отражая закат, бегут красные воды Чернильной реки сквозь неосвещённые холмы, а в низинах светятся жёлтыми огнями окна домов. Семьи сидят за столами, в кружках дымится мятный чай. Алина сейчас тоже пьёт чай, смотрит, как в соседнем доме гаснет и загорается свет, и вдыхает аромат цветущих лип. Я закрыла лицо ладонями и постаралась не всхлипывать слишком громко.
Я поняла, что мы проехали мост над рекой, потому что затихшая на время связь с колдуном снова дала о себе знать. Я ощущала, как приближается пульсирующий комок злости, ожидающий моего возвращения. Повозка свернула, вновь отдаляясь от дома колдуна. Я встряхнула плечами, сбрасывая с себя чужие чувства.
В новом здании тюрьмы, похожем на большой упорядоченный муравейник, нас снова зарегистрировали и поместили в общую камеру. Она оказалась гораздо просторнее предыдущей, но уже была плотно заселена тремя десятками женщин разных возрастов. Старуха, растолкав соперниц острыми локтями, первой подбежала к куче покрывал, схватила одно и пристроилась у стены. Все углы были заняты, и мне пришлось ютиться у туалетной стенки. Похоже, в новом здании канализацию сделали современную, и запах стоял не такой ужасный, как в старом, но я всё равно была рада собачьему духу покрывала.
Лампу под потолком выключили, в окно светил уличный фонарь. Я накрылась с головой и закрыла глаза. Сидеть на жёстком полу было неудобно, я никак не могла устроиться. В голове проносились кадрами сегодняшние события, обрывки фраз, лица и имена, перемешанные с картинками из «Учения о всяких тварях неразумных». Птица с руками бежала за мной на длинных аистовых ногах, чтобы надеть наручники, а медведь с лицом полицейского светил фонариком в лицо румяной продавщице яблок. Я проваливалась в мешанину образов и резко просыпалась от храпа соседки. Только я задремала в очередной раз, как кто-то схватил меня сзади за шею, зажал рот рукой и прошептал:
– Тихо, девочка, не шуми.
Меня окутал приторный запах дешёвых духов. Тут же второй человек сел мне на ноги. Это была одна из тех ярко накрашенных женщин из камеры в старой тюрьме. Я схватилась за локоть, зажимавший мою шею, вывернулась и пнула наугад, попав ногой во что-то мягкое. Раздался приглушённый вздох. Шею сдавило сильнее, и я захрипела, втягивая воздух.
– Тихо, говорю же, – зашептал голос в самое ухо.
Я замерла. Вторая женщина вывернула мои карманы, ощупала одежду, проверила, нет ли у меня цепочки на шее, колец или серёжек, и разочарованно прошептала:
– Говорила же, ничего.
Оглянувшись, она добавила:
– Смотри, какие тапки! Может, поменяться?
Вторая женщина шикнула на неё:
– Заткнись, Тун, потом ещё с господином объясняться! – и тут же шепнула мне в ухо: – Ну извини, подружка, не держи зла. Мы уже уходим.
Два силуэта отошли и сели у стенки. Одна из женщин тихо смеялась, а вторая пыталась закрыть ей рот рукой. Храп затих, кто-то проворчал, перебросился парой фраз с соседкой. Меня трясло, словно я вышла из воды на ледяной ветер, а сердце колотилось так, как
