Небо внизу - Юлия Стешенко
Тяжко вздохнув, Тео снова зарылась в книги. Она читала, выписывала схемы ритуалов, сличала их, вычеркивала дублирующие и снова читала. К вечеру голова у Теодоры гудела, как трансформаторная будка, а перед глазами кружились мелкие черные мушки.
Устало разогнувшись, Тео отложила карандаш и потерла болезненную ямку на среднем пальце.
Господи, как же хорошо было работать на ноуте. Да здравствует прогресс. И в задницу викторианскую романтику.
Потянувшись, Тео наклонила голову вправо, влево, повела затекшими плечами.
– Том?
Ответом была тишина.
– Эй, Том! Ты где?
Спустившись по лестнице, Тео обследовала первый этаж, никого не нашла и вышла на крыльцо. Том обнаружился на ступеньках. Склонившись над очередной деревяшкой, он вырезал стеблевидную загогулину.
– Что ты делаешь? – села рядом Тео.
– Полочку. Вы же хотели, чтобы над раковиной решетка была для помытой посуды. Ну вот, пока так, – он показал деревянный каркас, прошитый медными прутьями. – Сейчас крепления вырезаю.
– Можно просто на бруски посадить.
– Можно. Но некрасиво.
Поддев лезвием дерево, Том мягко, как масло, взрезал поверхность, закручивая стружку золотой спиралью.
– Ты же понимаешь, что можно так не возиться? – не выдержала Тео.
– Вы о чем? – растерянно захлопал выгоревшими ресницами Том.
– Все эти завитушки, полки для горшков, горки для цветов. Ты понимаешь, что можешь этого не делать?
– Но вы же хотели…
– Ну мало ли что я хотела. Ты вообще-то контрактный, а не столяр и не садовник. Требовать от тебя профессионального выполнения всех своих фантазий я бы любом случае не стала.
– Так я же могу…
– И что? Ну можешь – вот и молодец, что можешь. Но ты выдаешь профессиональный результат по демпинговой цене. Ладно бы ты о своей семье заботился… – в запале брякнула Тео и осеклась.
– Вот именно, – спокойно смахнул стружку с доски Том. – Семьи тут нет, только вы. Так что больше мне заботиться не о ком.
– Прости, – Тео заткнулась, молча наблюдая, как Том прорезывает в дереве борозды, собирающиеся на кончике в ажурную розетку. – Хочешь поехать домой? Я оплачу билеты.
– Нет, не хочу.
«Почему», – почти спросила Тео, вовремя прикусив язык. Но выражение лица, видимо, было достаточно красноречивым, потому что Том, обреченно вздохнув, отложил свою железяку.
– Госпожа Теодора, вы совершенно неправильно представляете себе мою семью. Поверьте, меня там не ждут. И если я вдруг приеду, радоваться не будут.
– Но… Это всего лишь кредит. Да, ты сделал глупость, тут не поспоришь, но это ведь не повод, чтобы…
– А я не делал.
– Что? – растерялась Тео.
– Я не делал. Глупость, – Том, упершись локтями в полуобструганную деревяшку, задумчиво смотрел в сад. – Это не я брал кредит, а отец.
– А почему тогда ты подписал контракт?
– Потому что отец кормил семью. А я… я все равно бы карьеры не сделал. Строгать и в навозе ковыряться – это мой предел.
Роберт Макбрайд был писателем. Не слишком успешным – миллионных гонораров он не получал, но на хлеб с маслом все-таки зарабатывал.
У господина Макбрайда был кабинет в мезонине, куда жена заходила только после приглашения, а дети не заходили вообще. У господина Макбрайда была лошадь, на которой он прогуливался за городом, обдумывая сюжет очередного романа. А еще у господина Макбрайда была мечта. Он хотел издавать собственный журнал.
Получив очередной гонорар, Макбрайд вложил его в аренду бывшего швейного салона. Потом он получил кредит, закупил мебель, бумагу, краску, печатные станки, нанял персонал – и начал работать.
Первый выпуск журнала «Литературный светоч» публика встретила заинтригованно. Второй – скептически. А третий остался лежать на полках.
Роберт Макбрай боролся как мог. Он менял темы публикаций, стараясь попасть в ожидания капризной публики, приглашал новых авторов, метался от любовной поэзии к героической прозе, на всякий случай уделив несколько разворотов репортажам о театральных премьерах, забастовке железнодорожников и вооруженном конфликте в Касталии. Но журнал все равно не покупали, и финасовый крах надвигался на Макбрайда, как прущий под откос поезд. Сначала он уволил секретаршу, потом сократил штат работников, в конце концов распродал лишние столы и шкафы. Но «Литературный светоч» был обречен – и «Литературный светоч» скончался.
А долги остались.
– Ну… папа пойти на контракт не мог, – старательно ковыряя ногтем доску, рассказывал Том. – Мама не работала, ну и мелкие к тому же… А я уже школу закончил. Ладно бы в университет поступать собирался или еще что-нибудь нормально. А так… Перспективы-то никакой. Всем понятно было, что дальше мастерской я не пойду. Ну, мы и решили: я подпишу контракт, а папа потом дом продаст. Купят что-нибудь поменьше, а разницу на погашение долга пустят.
– Но дом не продали…
– Не продали.
Роберту Макбрайду нужно было кормить семью – а для этого надо писать книги. Работать в тесном домишке, по которому носится две визгливые девчонки, а неподалеку чем-то шуршит и бренчит жена… Это невозможно. Совершенно невозможно. К тому же девочки росли. Им нужно было место, чтобы отдыхать и делать уроки – Лора писала замечательные сочинения, а Марианна выиграла городской конкурс по математике. Нельзя же лишать девочек перспективы.
– Вы не подумайте, что я жалею. Мелкие правда умные, не то что я. Лора еще в детстве сказки придумывала такие, что заслушаешься. Я даже предлагал папе записать, а потом книгу издать. Но он не захотел. Не знаю, почему, – пожал плечами Том. – Так что я не в претензии. Девочкам действительно нормальный дом нужен. Им расти, учиться… Замуж выходить. Одно дело, когда жених к состоятельной девице сватается, и совсем другое – когда к голодранке. Не могу же я сестрам жизнь поломать.
– Допустим. Сестрам ломать жизнь нельзя, а тебе можно. Примем как рабочую версию. И почему же ты не купаешься в лучах благодарности? Тебя должны дома праздничным салютом встречать.
– Салютом, – фыркнул Том. – Ну вы скажете. Да поглядите на меня! – развел он грязные руки. – Солидный дом, девочки-подростки, отец-писатель… И тут я приезжаю. Сын, наследник, гордость семьи. Нет, такая радость никому не нужна.
– Да. Действительно, – криво улыбнулась Тео. – Как это я сама не догадалась. И на сколько же у тебя контракт?
– На двадцать лет. Там больше набегало, но банк в меньшую сторону округлил.
– Очень благородно с их стороны.
– Ну… да вообще-то. Могли бы не округлять, – Том медленно провел пальцем по золотой, еще неотшлифованной борозде. – Закончил бы контракт в тридцать восемь, а не в тридцать семь. Минус год – отлично ведь. Так вы чего
