Царица ночи - Нелли Хейл
– Слушаю. Ты никогда не думал, что люди делают это недостаточно часто?
Улыбка замерла на его губах. Подобные слова ожидаешь услышать через месяцы отношений, но Фаина, как всегда, говорила то, что думала. Он и не знал, что мог вызывать у кого-то подобные чувства.
– Да, – тихо ответил Матвей, перебирая ее волосы, – ты абсолютно права.
Когда спустя несколько минут прекрасной, мягкой тишины его живот предательски заурчал, он не сдержал стон. Но Фаина рассмеялась, погладив его по плечу.
– Нужно вставать. Ты голоден.
– Во всех смыслах, – заметил он, касаясь ее бедра. Она мягко отняла его руку и села, наградив насмешливым и немного смущенным взглядом.
– Я никуда не денусь. Но не хочу, чтобы твой желудок испытывал на себе все неприятности этого чувства.
Матвей был вынужден признать ее правоту. Он быстро принял душ, подсушил волосы полотенцем и направился на кухню. Ему было интересно узнать, какой наряд она предпочла сегодня. Возможно, теперь ее выбор не будет случайным.
Он замер у стола, глядя, как, все еще обнаженная и босая, Фаина достала из холодильника молоко, зная, что по выходным он завтракал хлопьями, и включила чайник. Она делала все это уже много раз – в одежде, разумеется, – но сейчас Матвей думал лишь о том, какой мягкой была ее кожа под его губами. Вопрос, как долго она будет с ним, еще оставался открытым, и теперь он не желал даже думать в этом направлении.
– Ты не будешь одеваться?
Фаина вытянула руку, демонстрируя его подарок на запястье, и ее губы растянулись в самодовольной усмешке.
– На мне уже есть браслет. Думаю, теперь это мой любимый наряд.
Матвей склонил голову набок. Такая Фаина, веселая и игривая, грозила свести его с ума.
– Мне он тоже очень нравится, но ты сама сказала, что я должен позавтракать. А теперь еда – это последнее, о чем я думаю.
Девушка с притворным недовольством надула губы, но в мгновение ока сотворила для себя длинное белое платье с широкими рукавами и вышивкой, похожее на сарафан. Он удивился, увидев ее в белом в первый раз за все время.
– Чудесно выглядишь, красавица, – заметил Матвей, целуя ее в щеку. Он отвернулся, прежде чем успел увидеть, как в ее глазах вспыхнула надежда.
Фаина пила чай, пока он завтракал, а едва Матвей положил ложку в пустую миску, встала и пересела к нему на колени. Обвив руки вокруг его шеи, она прижалась к нему всем телом и спрятала лицо в волосах. Озадаченный, Матвей погладил ее по голове, но не услышал ни всхлипов, ни шепота. Фаина просто держалась за него, словно он был ее последней надеждой, и поежилась, почувствовав поцелуй на плече.
– Эй, эй, – мягко сказал он. – Все в порядке? Небо вроде ясное. И я с тобой.
Его запоздало посетило странное желание сократить ее имя до трех букв – Фая, как он однажды где-то слышал, – сделав обращение более ласковым.
Она кивнула, прижавшись к нему еще крепче и повторив:
– Ты со мной, Матвей.
– Да. – Он поцеловал ее волосы, положив руки на спину. – Или тебя беспокоят воспоминания?
– Нет, не беспокоят, – сделав паузу, ответила она. – Можно я просто обниму тебя?
Матвей и не думал ей отказывать – держать ее в своих руках было приятно, к тому же она была легкой, как ребенок. Спустя время Фаина отстранилась, и трогательная радость в ее взгляде соединялась с благодарностью и облегчением. Погладив пальцами его шею, она начала целовать его лоб и щеки, удивительная в своей робости после бурного начала их дня. Затем она наконец прикоснулась к его губам, так осторожно, будто он был чем-то хрупким, что ей доверили и что она боялась потерять. Она жила в Ирии одна целую вечность, и от того, как цеплялась за него сейчас, Матвея охватило необыкновенно сильное желание защитить ее от всех возможных неприятных воспоминаний. Больше она не была одинока. И он тоже.
Накануне он успел заметить, что доставляло ей наибольшее удовольствие, и, вернувшись с ней на руках в спальню, снова использовал это знание на практике. Они провели там несколько часов, сделав лишь небольшой перерыв на обед, но старые привычки не могли умереть за один день. Уже много лет в свой выходной Матвей читал минимум две медицинские статьи, и как-то раз сказал об этом Фаине. Она вспомнила это сейчас и сама принесла ему ноутбук. Пока Матвей читал об ectopia cordis, эктопии сердца, бормоча себе под нос отдельные фразы, Фаина лежала у его бока, свернувшись калачиком и сотворив себе еще одно длинное платье, чтобы не отвлекать его. Она всегда была серьезна, когда дело касалось его работы.
Уходить на дежурство спустя два прекрасных дня и три ночи ему было очень сложно. Фаина старалась выглядеть невозмутимой, но по ее потухшим глазам и пледу на плечах Матвей понял, что она не хотела оставаться одна.
– Ты ведь не знаешь скуки, – напомнил он ей, целуя в лоб. Фаина была для этого идеального роста. – Я буду дома, не успеешь опомниться.
– Я буду ждать.
Она сказала это с искренностью и теплом, поразившими его. Это была его работа, только и всего. Он был хирургом в медицинском институте, а не капитаном дальнего плавания. Но, может быть, для нее эта разница вообще не имела значения. Она просто не хотела разлучаться с ним, даже на несколько часов. И он тоже не хотел.
«Я люблю ее, – подумал про себя Матвей, спускаясь по лестнице. – Возможно, с того момента, как увидел».
Открыть в себе чувство, на которое столько лет считал себя неспособным, было сродни прозрению. Он обнаружил внутри себя незнакомую прежде уверенность и все еще улыбался, когда пришел на работу и поздоровался с Бабушкой, отмечая время своего прихода. Пока что в приемном покое было спокойно.
– Как прошла поездка на дачу?
– Мои внучки просто умницы. Лучшие ромашки в танце про цветочный сад, который только видели соседи, – с удовольствием сообщила ему медсестра. – А ты хорошо провел выходные?
Матвей не поднимал взгляда, опасаясь, что она увидит в его глазах то же выражение, которое он замечал у гостей на Балу любви, когда они танцевали со своими парами. Словно разгадали какой-то прекрасный, бесценный секрет, неизвестный больше никому в мире.
– Да, хорошо.
Тот факт, что теперь они с Фаиной были любовниками, не стал помехой для их регулярных медицинских практик. Анатомические атласы, к которым он иногда обращался за иллюстрацией, и книги покидали полки, занимая кухонный стол, а ее загадки не становились менее сложными. Разница состояла в том,
