Дакия - Алекс Хай
Клен кивнул.
— Проверим. Благодарю. А Фрам?
Лурье самодовольно улыбнулся.
— О, Фрам — это настоящая шкатулка с секретами. Не имеет вредных привычек, ни разу не был женат, ведет крайне аскетичный образ жизни. Казалось бы, все силы должны уходить на творчество.
— И все же? — приподнял темные брови Клен.
— Его подмастерье, Антоний Брага, кое о чем проболтался. Наш музыкальный гений спонсирует одну церковь. Что занимательно, этот католический приход расположен… В Букуреште. Храм Святого Сердца в Старом городе.
Желудь кивнул.
— Знаю такой. Австрийский приход, построили в позапрошлом веке. Дважды бомбили, но каждый раз отстраивали. Там по воскресеньям еще бесплатными обедами кормят.
— Так вот, — увлеченно продолжал Лурье. — Угадайте, кто еще из обозначенных лиц тоже недавно перевел значительную сумму в благотворительный фонд этой церкви?
— Вряд ли Матвеев. И уж точно не дива, — сказал Денисов.
— Крупп? — тихо отозвалась из угла дивана Аня.
— Именно, Аннушка. Тот самый Крупп. Сдается мне, кое-кому следует наведаться в эту церквушку, господа.
— А еще у НОАРДовцев, которые напали на нас, было новое австрийское оружие, — добавил я. — И они искали Соколова. Полагаю, меня.
Журналист широко улыбнулся.
— Значит, даже если мы работаем не над одним и тем же, то наши интересы точно пересекаются, — ответил он.
***
Букурешт оказался куда интереснее, чем его описывали в путеводителях. На мой взгляд, гораздо интереснее и глубже, чем зализанные и разрекламированные трансильванские городки, которые предлагали посетить. Может потому, что мое знакомство с Букурештом началось не с открыточных видов, а с очередного опасного приключения.
Из-за узких улочек, наполненных модерновыми вычурными зданиями, столица Дакии получила прозвище «Восточный Париж». До наших дней дошла примерно треть этого города — остальное уничтожили войны.
После разговора с Лурье я попросил Желудя проводить меня к месту встречи с Ириной.
На территорию старого города мы зашли со стороны набережной реки Дымбовицы. К моему удивлению, почти весь Старый город оказался пешеходной зоной. На улице уже стояла изнуряющая жара, а жёсткий белый свет убивал глаза.
— Тебе на Францеску? — уточнил Желудь, когда мы вышли на узкий переулок.
— На Каля Франта.
— Это одно и то же. Ну идем. Только не зевай и приглядывай за карманами. Воришек здесь полно. Охотятся на зазевавшихся туристов.
Основные улицы Старого города были достаточно широкими и ухоженными. На них было много магазинчиков и кафе, я даже заметил несколько сувенирных лавок. Обрамляли их отреставрированные классические и модерновые здания. Жарким утром здесь было не так много народу, но всё равно эти улицы не казались пустыми.
Количество кафе и ресторанов здесь просто зашкаливало. Несмотря на печальное прошлое столицы, на этих уютных летних улицах царила атмосфера какого-то праздника и торжества.
А вот мелкие улочки чем-то напоминали московские переулки возле Арбата — узкие, разветвлённые, с интересными названиями. Этакий островок глухоты в центре большого города. Но вот масштаб разрухи живо напоминал, сколько всего пережила Дакия. И самым печальным было то, что в разрухе пребывали в основном шикарные классические здания времён самого пика расцвета города.
— Есть такое выражение — «остатки былой роскоши», — сказал Желудь, заметив мой интерес. — Это про Букурешт. Красивый город. Был когда-то. Здесь кипела богатая и интересная жизнь, а сейчас от неё остались здания-призраки.
— Ну, город все-таки понемногу восстанавливают…
— Да только займет это не один десяток лет, — вздохнул мой проводник. — И то если очередной войны не будет. А если сюда снова решили запустить руки австрияки, то, поверь, Михаил, здесь снова разверзнется ад.
— Это пока что лишь догадки. У нас нет никаких доказательств, кроме слов Лурье.
— Насколько я знаю, Лурье не первый год нам помогает. И если уж он сам решил к нам заглянуть и поделиться сведениями, то основания для беспокойства есть. Впрочем, ты, Михаил, в это дело не лезь. У тебя свои заботы.
Свои-то свои, но если предположить, что все это было связано, то картинка у нас вырисовывалась совсем уж интересная. Ладно, рано делать выводы. Возможно, Ира сможет рассказать больше, если я задам правильные вопросы. Вдруг она видела конкретных людей на приемах? Или слышала что-нибудь об австрийских магнатах и дворянах…
Тем временем мы вышли на Францеску. Чёткой грани между разрухой и новизной в этом районе не было. Отдельные куски прилегающих улиц, близкие к выходам в «большой город» парадно прилизали. Но отреставрированные дома могли соседствовать с разрушенными почти до основания, а уютные и вполне европейские кафе нередко находились в зданиях, второй этаж которых был разрушен.
Окна где-то были заколочены картоном, а где-то — даже рисунками окон, да ещё и с силуэтами людей в них. В открытых окнах время от времени появлялись люди, походившие на цыган, и глядели вниз на отдыхающую молодёжь и туристов. На одном из балконов сидели двое плотных мужчин в одних трусах, выпивали с самого утра и рубились в домино.
— Вот мой салон, — сказал я, указав на вывеску «Parfait».
Витрина салона красоты пестрела какими-то надписями — видимо, с перечислением предоставляемых услуг. Пафосная и явно дорогая вывеска намекала на высокий ценник. Да и само здание, как ни странно, оказалось целым, свежеокрашенным и вполне симпатичным.
— Мне на задний двор, — уточнил я. — Не хочу здесь тереться.
— И правильно.
Мы завернули в арку, ворота которой были распахнуты. Красивые ворота, старинные — деревянные, тяжелые, даже сохранившие герб бывшего владельца. Внутренний дворик оказался совсем небольшим. Она стена была увита плющом, на нескольких балконах высадили яркие летние цветы. А еще здесь был настоящий старинный колодец.
— Давай туда, — Желудь указал на еще одну арку, что выводила на соседний переулок. Здесь, в Букуреште, почти не было дворов-колодцев в привычном смысле. Много где разбивали сады и старались засадить каждый свободный клочок земли деревьями или кустарниками.
Мы решили укрыться в тени арки. Я взглянул на часы — без четверти одиннадцать. Ирка должна была скоро появиться.
— Погоди-ка, — шепнул я и двинулся вдоль стены.
Салон занимал весь первый этаж, и окна нескольких помещений выходили во двор. Я заметил силуэты парикмахерских кресел и зеркал, увидел полки с различными флаконами и банками. Но меня привлекло не это.
В соседнем с парикмахерским залом окне склонилась над чьими-то руками девушка. Видимо, маникюрша или как там они назывались. У девушки на голове был темный объемный платок, который развязался и накрыл ее лицо черной вуалью.
И я узнал ее, вспомнил
