Правда понимания не требует - Саша Фишер
— Вы имеете в виду, продолжал ли я чувствовать себя собой? Да, для меня было похоже на немного абсурдный сон, но я не стал предметом или кем-то другим. Хотя кто-то из приятелей говорил, что воспринимал себя собакой.
— И что было потом? Когда действие препарата закончилось?
— Ничего особенного. Мне показалось, что я просто моргнул, и мир стал прежним. Пару мгновений было тоскливое ощущение, что реальность слишком тусклая по сравнению со светящимся шаманским сном, но не сказал бы, что мечтаю этот опыт повторить.
— И почему же, герр Шпатц?
— Не хотелось бы выпрыгнуть вслед за каким-нибудь видением в окно, герр доктор.
— Вот, герр Шпатц, вы только что описали реакцию здорового и здравомыслящего человека! Чувствовали ли вы себя безумцем до или после того, как попробовали ваш шаманский дурман.
— Нет, герр доктор, — Шпатц остановился рядом с зарешеченным окном и выглянул наружу. Здание клиники стояло посреди густого парка. Если не знать, что именно здесь находится, то обитателям этого места можно было бы позавидовать. — Но моя ситуация иная, в отличие от герра Фуггера я знал, что со мной произойдет что-то необычное. Если бы мне подложили дурман тайно, вряд ли я чувствовал бы себя полностью здоровым и нормальным, даже когда его действие закончилось бы.
— И как бы вы тогда поступили?
Шпатц посмотрел на странно молчаливого Крамма потом снова на доктора. Пожал плечами.
— Наверное, обратился бы за помощью. Герр доктор, вы хотите сказать, что с герром Фуггером случилось что-то другое? Не имеющее отношения к галлюцинациям?
Сегодня утром Шпатц явился в контору, поставил греться чайник и, ожидая Крамма, читал утренний выпуск Билегебен-цайтунг. На развороте была длинная статья-дискуссия о мере отбраковки для психически больных. Вариантов рассматривалось три — физическая отбраковка гуманной безболезненной инъекцией и кастрация, механическая или химическая. Группа докторов выступала против устранения всех психически нездоровых, прежде всего потому что это нерационально. Многие больные при должном лечении еще могут приносить обществу пользу, работая, например, на фабриках. А главную исходящую от них опасность — плохую наследственность — легко можно купировать несложной операцией или недавно открытым препаратом. Сторонники радикальных мер возражали против ненужной гуманности, которая обходится государству в немалые средства... Читателям предлагалось высказывать мнения на этот счет и писать письма в газету.
— Герр Шпатц, у меня плохие новости! — Крамм ворвался в контору, не сняв мокрого плаща. — Фуггера сегодня ночью забрали в Флауменблут.
Шпатц оторвался от чтения и нахмурился.
— Ты не знаешь, что это такое? — Шпатц покачал головой. — Психиатрическая лечебница. Соседи вызвали полицаев, пожаловались на шум. Полицаи явились, осмотрелись и передали Фуггера медикам. А, ты тоже читаешь эту статью!
— Герр доктор, мы можем навестить герра Фуггера? — голос Крамма дрогнул.
— Я понимаю ваше беспокойство, но боюсь, что сейчас вы сможете только посмотреть на герра Фуггера.
— Но это же не запрещено?
— Ни в коем случае! Давайте я вас провожу.
И кругленький Хольц заспешил вперед по прогулочной галерее, показывая дорогу. Огромное здание психиатрической лечебницы Флауменблут могло поспорить в запутанности и сложности с семсвилльским королевским дворцом. С галереи они спустились по лестнице вниз, потом прошли длинным коридором вдоль ряда запертых дверей, потом свернули направо и снова спустились по лестнице в круглый зал-перекресток семи широких коридоров. Через два поворота Шпатц понял, что окончательно заблудился, и если доктор вдруг куда-то исчезнет, ему ни за что не найти дорогу к выходу.
В конце концов они оказались рядом с запертой дверью, рядом с которой на стуле дремал здоровенный, но как будто слегка заторможенный охранник. По указанию доктора он извлек из кармана связку ключей и отпер замок.
— Постарайтесь не пугаться, — доктор Хольц остановился в дверях. — Наши пациенты на новых людей могут производить несколько... эээ... шокирующее впечатление. Следуйте за мной.
По обеим сторонам широкого коридора располагались одиночные палаты. Сквозь толстый плексиглас каждая из них полностью просматривалась, вместе с обстановкой и обитателями. Впереди кто-то надрывно кричал. Все помещения заливал яркий свет.
— На каждой палате есть табличка с информацией о пациенте, — доктор семенил впереди и вещал, будто вел экскурсию. — Про нас много болтают всякого, но мы боремся с предубеждениями. Сюда может прийти любой желающий и посмотреть, как здесь все устроено. Вот, например, обратите внимание...
— Герр доктор, мы бы хотели увидеть Ульриха Фуггера, — Крамм коснулся плеча доктора Хольца, чтобы прервать его увлеченный монолог.
— Ах да, конечно! — доктор торопливо устремился в дальний конец коридора. Крамм не отставал, так что Шпатцу тоже ничего не оставалось, как ускорить шаг, изредка бросая взгляды на экспонаты местной психиатрической коллекции. На мгновение Шпатц устыдился этой мысли. Все-таки за стеклянными стенами были живые люди, а не бездушные предметы на музейных стеллажах. Но почему-то его сознание отказывалось проводить параллели между собой и нелепо движущимися, качающимися из стороны в сторону, закатывающими глаза и нечленораздельно воющими фигурами. Как будто сломанные куклы. Макеты человека в натуральную величину.
В палатах были и мужчины и женщины, без какой-либо системы. Некоторые пациенты были прочно пристегнуты к кроватям широкими кожаными ремнями. Некоторые просто спали.
Сначала Шпатц не узнал Фуггера. Всегда жизнерадостный рыжеволосый великан сидел на корточках и сосредоточенно рисовал чем-то коричневым знак, похожий на оккультный. Несколько похожих символов уже украшали стекло и стены палаты. На зрителей инженер не обратил никакого внимания. Потом он поднялся и повернулся спиной. Полы больничной рубахи разлетелись, и стало понятно, что именно Фуггер использовал в качестве краски. Шпатца затошнило.
— Герр доктор, это как-то неприлично даже! — Крамм отвернулся от стекла. — У вас нет санитаров, чтобы помыть его и его палату?
— Конечно есть, герр Крамм, как вы могли подумать! — доктор всплеснул руками и сплел на груди толстенькие пальцы. — Но тут видите ли, какая штука... Как только мы стираем эти... знаки... он начинает расстраиваться и даже буянить. И его приходится фиксировать, чтобы он не причинил вреда прежде всего себе. А мы стараемся без нужды не применять к пациентам насилие. Я понимаю, что со стороны это выглядит ужасно — уважаемый человек сидит с голым задом и рисует своими какашками. Но так он спокоен и принимает прописанные лекарства.
— Что вы ему даете? — Крамм все еще не смотрел в
