Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский
Я подумал, что медбрат вернется ко мне с препаратами, чтобы отправить обратно в мир кошмаров. Но вместо него в дверях появился маленький лысый мужичек пятидесяти с лишним лет. На нем были надеты круглые очки. В руках он держал картонную папку с бумагами, в которых он начал рыться, как только пересек порог комнаты. Документов было немного, но доктор копошился в них достаточно долго. Настолько долго, что это начало раздражать.
Наконец психиатр нашел то, что искал, прочел документ про себя, а затем закрыл папку и сказал:
– Мы вам вчера поменяли лекарства. Как вы себя чувствуете после них?
Фраза прозвучала именно так: безо всяких приветствий. Пренебрежение или особенность характера? Я постарался не обращать внимания на форму общения, а вместо этого воспользоваться ситуацией, чтобы узнать о своем положении.
– Лучше, чем после предыдущих. Я хочу вас спросить…
Я говорил медленно, и врач успел вставить:
– Спрашивайте.
После этого я почти скороговоркой выдал:
– Я хочу знать, почему меня сюда положили… и когда меня выпустят?
Доктор сильно сжал брови и внимательно посмотрел на меня, ожидая, что у вопроса будет продолжение. Когда психиатр понял, что продолжения не будет, он оживился и ответил:
– У вас шизофрения. Как только вы выздоровеете, вы сможете выйти.
– Меня не осматривали врачи. С чего кто-то взял, что у меня шизофрения?
– Вас осмотрели при поступлении. Тут написано… – психиатр снова зарылся в бумаги. Сначала прочитал один документ, потом второй. Затем суетливо вытащил из папки один документ и протянул мне: – Вот, кстати, у вас бред. Это же вы писали?
В руках у врача была копия протокола допроса, который составил следователь, когда я лежал в реанимации.
– Я его только подписал. А что с ним не так? – настороженно спросил я.
– Тут написано, что вы работаете в Лаборатории. В Лаборатории есть многоуровневый подвал, где изучают природу сна. В этом подвале держат девушку. Все верно написано? – сказал доктор.
Я замялся. Написано все верно. Со стороны это, может, и выглядит как бред, но если полиция проверила мои слова, то она должна была убедиться в их истинности.
– Ну же, смелее, – произнес психиатр, желая услышать ответ.
– Да, все верно. Если бы полиция съездила в Лабораторию, то они бы нашли подтверждение тому, что здесь написано.
– Она съездила туда и нашла подтверждение того, что все это неправда. Сейчас.
Психиатр убрал обратно в папку протокол допроса. Я уже ждал, что он снова зароется в бумагах, но в этот раз нужным документом оказался следующий по порядку. Врач вытащил его из папки и стал зачитывать вслух:
– Протокол осмотра места происшествия… Дата, время… Следователь произвел осмотр и фотофиксацию подвала Лаборатории. Одноуровневый подвал, оборудованный под склад…
И в этот момент я все понял! Каким же глупцом я был! Я не замечал очевидного: полицейский не мог попасть на Бесконечную Лестницу. Он никогда не попадет на нее. Мы приезжали в Лабораторию с Димой и не смогли открыть дверь в нужную комнату, потому что Дима не верил в ее существование. Ни следователь, ни психиатр, ни любой другой человек, который не верит в Бесконечную Лестницу, никогда не сможет увидеть ее. А я никогда не смогу доказать своему врачу, что все, что я наговорил следователю, не было бредом сумасшедшего.
– Это все, что вы хотели узнать? – спросил психиатр, утомленный моим молчанием.
– Когда меня отпустят? – спросил я. Мой голос был отстраненным, а мысли находились в оцепенении от попытки принять новую реальность.
– Я уже ответил: как только вы выздоровеете. Леночка! Вы идете? – последнюю фразу доктор прокричал в коридор.
Почти сразу в палату зашла медсестра. Она держала в руках шприц. Я задрожал.
– Нет. Не надо… Я не буду… – лепетал я.
– Это для вашего же блага, – произнес доктор, и девушка вколола мне препарат.
Психиатр и медсестра вышли из палаты. Я с ужасом ждал, когда мой разум накроет волна кошмаров. Но вместо них я почувствовал пьяное головокружение и некоторую эйфорию.
А затем я услышал ее голос. Она сидела напротив меня: девушка в белом платье с белыми волосами. Она прижимала белого кролика к груди, легонько наклоняла голову набок и с еле видимой улыбкой говорила странные вещи. Она звала меня Мечтателем и просила мне показать другие миры.
– Как ты оказалась здесь? – спросил я и услышал ответ:
– Моя душа прикована к этому месту.
Я радовался тому, что Пленница белой комнаты была рядом. Я рассказывал ей о далеком Фаэтоне, где люди живут на осколках планеты. Каждый осколок – это отдельный мир со своими городами, мечтами и надеждами. И каждый житель осколка безумно одинок, потому что его половина осталось на одном из тысячи других осколков некогда единой планеты.
Я говорил, а она слушала. После того, как меня отвязали от кровати, мы с ней часто садились на подоконник и смотрели в окно, где стояло бесконечное лето. Я называл ее по имени – Селена. А она отвечала мне улыбкой.
– Нет никакой Селены. Ты придумал ее. Твою медсестру зовут Елена, и ты украл ее имя, – убеждал меня врач, но я не верил ему.
Он был обманщиком. Он врал, что я сумасшедший. Это была неправда: меня сводили с ума его лекарства, а не мой разум. Из-за бесконечных препаратов я перестал чувствовать время, а лики памяти потускнели. Мне казалось, что я всю жизнь провел в больничной палате. Каждое утро я просыпался с чувством, будто все мои воспоминания – это давно полузабытый сон. Они были подобны разлитой краске, в которой с трудом угадывались мимолетные образы. Я стал человеком без имени, у которого не существовало прошлого.
Так я встретил весну. Я слушал капель тающего солнца, сидя на подоконнике, когда скрипнула дверь. Я привык к тому, что ко мне постоянно кто-то приходил: поставить уколы, помыть пол… Я узнавал своих посетителей по звукам шагов, и мне не нужно было поворачивать голову, чтобы вспомнить их имена. Если я слышал удар двери о стену, тяжелую поступь и алюминиевый звон, то знал, что пришла техничка. Высокий скрип петель и легкая пробежка выдавали медсестру. Тянущийся стон наличников, через который пробивался сбивчивый шаг, сигнализировал о приходе психиатра.
Но в этот раз звуки были совершенно другими: ручка двери щелкнула в полном упоре; петли взвизгнули и застыли
