Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса IV
– Точно, – кивает Нёхиси. – Как утопающий хочет вздохнуть – вот такой силы должно быть желание. Примерно.
– Ууууууууу, – огорченно подвывает ветер. – А вдруг у меня не получится?
– Получится, – говорю я. – Просто не забывай, что рожден, чтобы дуть в сторону моря. А когда ты не дуешь, тебя нет.
На самом деле мне довольно трудно все это ему объяснять. Потому что я стою в воротах, смотрю на эту чертову дальнюю стену, точно знаю, что никакого моря за ней нет. И это знание рвет мое сердце на части.
Далось мне это море.
«Далось тебе это море, – думает Нёхиси. – Что такого есть у моря, чего нет у нас с тобой? Но ладно, если ты хочешь, чтобы здесь было море, я тоже этого хочу. Посмотреть в его бесстыжие глаза, спросить: где ты шлялось все это время, когда было так нужно ему… то есть, мне. В смысле нам».
А ветер ничего не думает, только воет испуганно и печально: «Уууууууууу!» Если нет моря, значит, некуда дуть, а когда ветер не дует, его, получается, и нет. Уууууууу!
– Уууууууу! – это уже подвываю я сам, потому что сердце мое, глупое бедное сердце, разорвалось на части, на совсем мелкие лоскуты, это действительно больно, зато потом не придется его сшивать, не на этот раз. Если войти в море – сперва по колено, потом по пояс, потом нырнуть с головой, сердце снова станет целым, я точно знаю, не придется потом полдня тыкать в него иголкой, в которую вдета нить, темно-зеленая, как волны, которые, я слышу, шумят за высокой стеной; впрочем, не такой уж высокой, любой мальчишка перелезет, и я тоже смогу.
«Ты перегибаешь палку, – думает Нёхиси, – вполне достаточно было бы аккуратно надорвать сердце в одном-единственном месте, но ты же настоящий художник, тебе подавай размах. Ладно, главное, это работает, и сейчас…»
– Ууууууууууууууууу!
Ветер, как и положено храброй юной стихии, перестает наконец прятаться за нашими спинами, вырывается вперед, и пока я бегу к стене, подпрыгиваю, цепляюсь, подтягиваюсь на руках, он уже где-то там, далеко-далеко, наполняет какие-нибудь паруса, возможно даже пиратские, хотя, господи боже мой, какие могут быть пираты, ты вообще на календарь когда в последний раз смотрел?
То-то и оно.
– Ну, можно сказать, обошлись малой кровью, – говорит Нёхиси, протягивая мне флягу с ромом. Он все делает вовремя, а все-таки именно этот поступок должен быть специально отмечен как самое своевременное деяние всех времен.
– Мы с тобой мокрые насквозь, с головы до ног, – Нёхиси загибает один палец. – И лично я, честно говоря, так вымотался, что вряд ли готов вот прямо сейчас превращаться во что-нибудь еще. Так что придется терпеть.
Я киваю и отдаю ему флягу. И тоже загибаю палец – просто за компанию.
– Трещина в стене, – говорит Нёхиси, загибая второй палец. – Даже не знаю, чьих рук это дело. Ветер так дул? Ты так неистово карабкался? Или я не рассчитал силы, когда стукнул по ней?
– А кстати, зачем? – спрашиваю я.
– Эмоции, – говорит Нёхиси. – Могут же у меня быть эмоции? Сложные сильные чувства, не поддающиеся контролю. И если уж они есть, почему бы их как-нибудь не проявить?
– Резонно.
– Ну и небольшой шторм в Эгейском море, – говорит Нёхиси, загибая третий палец. – Надеюсь, никто не пострадал. Тут ничего не поделаешь, у ветров тоже бывают эмоции. И никаких проблем с тем, чтобы их проявить.
– А кроме того, теперь не только мне, а вообще всем, кто проходит по улице Субачюс, будет совершенно очевидно, что за этой стеной у нас море, – говорю я.
– Ну это как раз не проблема, а приобретение, – улыбается Нёхиси. – Ты всегда хотел, чтобы у нас в городе было море. Теперь оно есть, и это неопровержимый факт. Невидимое, да, но кто сказал, будто все существующие вещи должны быть видимыми?
– Да уж, хотел бы я посмотреть на такого дурака.
– Уууууууууу!
Мы подскакиваем, озираясь по сторонам. Неужели этот балбес вернулся? Например, сказать нам «спасибо». И боже мой, это значит, что нам придется начинать все сначала.
Кранты.
– Все в порядке, это наш, – с облегчением выдыхает Нёхиси. – Пришел посмотреть, что тут творится. Слушай, ну точно! Теперь нашим речным ветрам придется срочно учиться дуть в сторону моря.
– Ничего, научатся, – говорю я. – Они у нас способные.
– Уууууууууу, – соглашается со мной ветер. – Уууууууууууууууууууу!
Сквер Тибета
(Tibeto skveras)
До первой русалки
– Ты что, уткам хлеб крошил? Я знаю, что запрещающих табличек тут нет, но все равно лучше не надо, хлеб – не самая полезная еда для водоплавающей птицы. Ну ладно, немножко можно, я имею в виду чуть-чуть, по маленькому кусочку, а не полбатона на рыло.
Джем? Какой, вишневый? Малиновый? Конечно, держи.
А вот русалкам хлеб давать можно. Они, правда, сами его неохотно берут, боятся растолстеть, что с них возьмешь, девчонки… Ты чего смеешься? Ну да, русалки растолстеть боятся, а что тут такого?
Нет, не издеваюсь.
Ты когда приехал? Вчера вечером? А, тогда понятно. Увидишь еще. Конечно увидишь, они особо не прячутся. То есть некоторые прячутся, по личным каким-то причинам, обижаются или стесняются, а сейчас еще луна на ущербе, у многих депрессия, ну а что ты хочешь, жители воды от нее чаще страдают, чем люди, хотя, казалось бы, куда уж чаще.
Я тебе вот что хочу про русалок сказать. Ты их, конечно, корми, если увидишь, на здоровье, они забавные и все жрут, еще и благодарят словами, совсем как люди – ну, почти. Но если ты дашь им суши…
Да, конечно, у нас есть японские рестораны, а где их сейчас нет? Один совсем неподалеку, дворами можно пройти. Не то «Цветок сакуры», не то «Лепесток жасмина», не помню. Но он, честно говоря, не очень, суп у них лучше не заказывай, и храни тебя бог от тамошнего омлета. А суши с лососем захочешь – не испортишь, лишь бы рыба была свежая, а у них свежая… Что? Нет, суши с русалками никто не делает. Равно как и с человечиной. Шутки у тебя дурацкие.
У меня? А я не шучу. Все знают, что русалки обожают суши. То есть, если ты дашь русалке суши, она не просто корм слопает и спасибо скажет, она потом на берег к тебе полезет, особенно если ей покажется, что у тебя в руках еще что-то есть. А когда нажрется до отвала – все, твоя навеки.
Ну как-как, очень просто. Всюду будет потом за тобой таскаться. Да-да, и домой к тебе пойдет, залезет в ванную и останется там жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит вас. Вот у Кривого Томаса в лавке уже лет восемь русалка живет, он ее на суши с угрем приманил, это все знают. Страшно доволен.
Ну как – зачем? Дурацкая постановка вопроса. Какая польза? Вот, можно подумать, горожане домашнюю живность ради пользы держат. Какая такая великая польза от кошек? Ни шерсти, ни молока, только мяв бессмысленный, а у каждого третьего в доме кошка или кот.
Хотя вообще-то русалки, если их вежливо попросить, могут ловить для тебя рыбу или, скажем, добывать со дна ракушки. Ну да, и с жемчугом тоже, только жемчуг у нас речной, мелкий, миллионов особых на нем не заработаешь, так что закатай губу. Ничего, и без миллионов можно прожить, насколько мне известно, никто пока без них не умирал… И еще они здорово поют. Да ну тебя, не деньги поют, а русалки. Правда, не все, это уж как повезет. Так, на глаз, певчую русалку от обычной сразу не отличишь. Но если приманишь певчую – все, считай, пропал.
Ну что ты, в самом деле. Никто от русалочьих песен пока не умирал. «Пропал» – значит так заслушаешься, что обо всем на свете забудешь, пока она не заткнется, а это может случиться очень не скоро, некоторые ночи напролет поют. Говоришь: поздно уже, спать пора, – а ей, глупой, дела нет. И сам сидишь, как дурак, слушаешь, и еще соседи под окна сбегаются и несут с собой свечи, сидр и пироги, разбредаются по твоему саду, подпевают русалке, приплясывают, тискают друг дружку по кустам, так что живешь, считай, в центре карнавала, какой уж тут сон.
Вот Томас с тех пор, как у него русалка поселилась, свою лавку раньше полудня не открывает, отсыпается. И правильно делает, потому что кому с утра может понадобиться карта пиратских кладов, чучело осьминога или, скажем, кораблик в бутылке? Они и так-то мало кому нужны, но после обеда люди все же бывают склонны к мелким безумствам. После обеда, повторяю, а не с утра.
Нет, почему, я-то как раз люблю утро. Но не настолько, чтобы вскочить на рассвете и, едва продрав глаза, побежать к Томасу за этим его дурацким осьминогом.
Да нет, ничего особенного, чучело как чучело, просто мы поспорили, что Томас от этого чудища сорок лет не избавится, и если осьминог продержится в лавке еще две недели, я выиграю… Ха, даже не помню, что именно, но что-то очень полезное в хозяйстве. Может быть, карту пиратских кладов? Ну да, еще две недели. Правильно посчитал, мы с ним сорок лет назад поспорили, а что? Мало ли, кто как выглядит, подумаешь.
