Останний день - Андрей Александрович Васильев
Господи, как же это все мне еще тогда надоело. За годы эти ощущения вроде как подзабылись, но сейчас они нахлынули на меня с новой силой.
— Стелла! — Мама подошла к нам и обнялась с ведьмой, которая, разумеется, немедленно расплылась в улыбке. — Я рада, что ты все же приехала.
— Старалась успеть вовремя, Марина Леонидовна, но не получилось, — виновато произнесла Воронецкая. — Валерку на работе задержали немного.
Ну, естественно. Как было сказано ранее, кто же еще может стать виновником происшествия, как не я? Причем любого, не только этого.
— Здравствуй. — Мама была непривычно холодна со мной, как видно, до сих пор не простила неприятную сцену в театре. — Рада, что, оказавшись в поселке, на этот раз ты все же заглянул в свой дом.
— Можно подумать, что я только и делаю, как езжу в Петрово. — Приобняв маму, я прикоснулся губами к ее щеке.
— Так оно и есть, — заметила она, понизив голос. — Вот только до этого порога ты, как правило, не доходишь. Поверь, мне не очень приятно узнавать о том, что ты был рядом, но не нашел минуты на то, чтобы просто заглянуть и поздороваться.
Кто-то меня на той неделе спалил во время визита к Певцовым. Отец отпадает, ему мое имя — как гвоздь в печень, Юлька и ее родня тоже, им это ни к чему, значит, кто-то из соседей. Да и какая разница? Главное, что эти новости добрались до мамы и ее расстроили. Плохо.
— Есть причины, — негромко сказал ей я. — Мне не хочется, чтобы ты снова расстраивалась, глядя на нас с отцом. Сама же знаешь, чем наши встречи заканчиваются.
— Так и не печаль меня, — попросила мама. — Ладно твой отец, с ним все ясно, он всегда был максималист, а с годами к этому не лучшему свойству еще и твердолобость добавилась. Но ты же моложе, еще душой не закостенел, так прояви благоразумие. Или хотя бы сыновью почтительность, ничего зазорного в том нет.
— Так ее и проявляю, — хмыкнул я. — Потому не прихожу сюда даже тогда, когда рядом оказываюсь.
— Вот и как мне быть, Стелла? — обратилась мама к моей спутнице. — Что с ними обоими делать? Как одной с этим всем справиться?
— Отдайте вашего сына мне, и нас станет уже двое, — предложила Воронецкая. — А там, глядишь, и третий появится, тот, кто всех сможет примирить. Вернее, третья. В моем роду девочки обычно рождаются.
— Бери, — разрешила мама, даже не заметив того, как в глазах ведьмы на секунду загорелись и опали два маленьких огонька. — Кому-кому, а тебе я доверяю, сама не знаю отчего. Больше, чем тем, кто с ним был раньше.
— Так я уже, можно сказать, взяла, — Стелла прихватила меня под руку, — и ни с кем делиться не собираюсь.
Это было сказано достаточно громко, и кое-кто из окружающих, прислушивающихся к разговору, мимо ушей данную фразу точно не пропустил. Не сомневаюсь, что самое позднее — завтра утром — горячая новость о Швецове-младшем, притащившем в отчий дом какую-то непонятную шалаву, достигнет ушей тети Жанны, а уж она-то молчать не станет, трансформирует ее по своему усмотрению и перескажет Юльке. Даже страшно представить, как это будет выглядеть в ее версии, фантазия у госпожи Певцовой богатая.
Впрочем, завтра и узнаю. Теперь-то уж я к ним на обед наведаюсь непременно.
— Валерий, друг мой! — Невесть откуда, словно из-под дубового паркета, перед нами возник Карл Августович, как всегда улыбчивый и дружелюбный. — Ну вот, Марина Леонидовна, а вы сомневались! Я же сразу сказал: приедет он, никуда не денется. Раз обещал — будет. Ваш сын всегда держит свое слово, что в наше время огромная редкость. Вот что значит правильное воспитание. Стелла Аркадьевна, голубушка, и вас рад видеть.
Старичок цапнул руку Воронецкой, согнулся и облобызал ее.
— Карл Августович, а я-то как рада! — прощебетала Стелла. — Право, нынешний вечер чудесен во всех отношениях. Погода, искусство, любимый мужчина рядом, а теперь еще и вы. Мне больше нечего желать. Стой, счастье!
Если бы сейчас с лестницы, ведущей на второй этаж, хлынул водопад сиропа, я бы совершенно не удивился, потому что градус слащавости происходившего уже достиг своего максимума.
— Валера, выставка прекрасна, — сообщил мне антиквар, по случаю мероприятия натянувший на себя белоснежный костюм. Правда, фасон его был настолько древним, что можно только диву даться. Напяль на Шлюндта пробковый шлем и вручи ему длинноствольный «ли-энфилд» — и он один в один станет напоминать англичанина времен колонизации Индии, честное слово. — Но лучшее в этом доме не то, что выставлено, а то, что в экспозиции отсутствует.
— Карл Августович! — Мамины щеки чуть порозовели.
— Нет-нет, я все равно скажу. — Чуть притопнул ногой старичок. — Лучшие работы отчего-то висят в самой дальней комнате, а то и вовсе в кладовке валяются. Я о рисунках досточтимой Марины Леонидовны речь веду, если кто не понял. Они не просто хороши — они замечательны. Более того, их следовало бы показать кое-кому из галеристов, и не только в нашей стране. Уверен, что те не упустили бы свой шанс.
— А еще на этом можно заработать денежку, — чуть копируя интонации Шлюндта и глядя в сторону, добавила Стелла.
— Да, моя хорошая, — не стал с ней спорить антиквар, — можно. И не понимаю, что в этом скверного. Искусство существует для всех, никто не спорит с этой аксиомой, но это не значит, что оно не должно продаваться. Все величайшие шедевры живописи, скульптуры, да и литературы были созданы не только по велению души, поверь. Рубенс, например, не только зарабатывал на картинах — он у Филиппа Четвертого под это дело дворянский титул выбил. Почему? Потому что знал себе цену. Ван Гог, убедившись, что его картины наконец-то начали пользоваться популярностью, написал брату в письме: «Первая овечка прошла через мост», намекая на то, что вот-вот денежный ручеек превратится в реку. Да и великий Леонардо не стеснялся писать картины на заказ. Хотя, ради правды, заказчиков выбирал очень тщательно, предпочитая венценосных особ.
— И используя труд учеников, — добавила Стелла. — Например Больтраффио. Вы же помните историю создания «Мадонны Литты»?
— Обычная практика того времени. — Насупился
