Край глаза - Анkа Б. Троицкая
Эрик осторожно поставил все еще полную чашку на поднос и встал. Он обнял Ульяну, как обнимал маму, когда та была чем-то расстроена. Дядьяша провел пальцем под глазом и смахнул невидимую слезу.
— Спасибо тебе, Эврика, — сказала Ульяна, — но теперь все хорошо. Здесь меня никто не обижает. Здесь я навсегда Ульяна, и только здесь я обрела, наконец, покой. Тот самый, который мне был так недоступен по ту сторону.
— А самое главное, что у тебя здесь есть друзья. И всегда будут… — сказал Дядьяша, — Хотя бы пока я здесь, тебе не о чем беспокоиться. А ты, сосед, не напрягайся так. Нужных слов все равно не найдешь. Ты не можешь помнить того, чего тебе никогда прежде не доводилось делать.
* * *
Эрик не чувствовал скуки. Делать в этом мертвом мире было совершенно нечего. Только бродить бесцельно и без удовольствия. Сначала он думал, что это потому что мертвые и не должны ничего чувствовать — ведь нечем. Нервной системы у него нет, как у Дядьяши — его больного сердца. Но ведь он чувствовал что-то. Например, досаду на то, что время тут совершенно невозможно было измерить. Все часы стояли, показывая, при этом, совсем не одно и то же время суток. Дня и ночи, как таковых, не было, так как не было солнца. Тусклый свет позволял видеть вещи довольно хорошо, но горящие лампы не давали света вообще и они не образовывали теней. Тени, однако, были — непроглядно черные, неподвижные. Понять, как они отбрасываются, тоже было невозможно. В домах свет был ярче, но он существовал сам по себе, без источника. В некоторых квартирах свет был электрический, несмотря на неработающие лампочки, а в некоторых — дневной, хотя за окном было темно. Спать Эрику не хотелось, и единственный способ следить за временем, было поглядывание на часы в мире живущих. Однако, скоро он понял, что и этот способ весьма ненадежный. Когда Эрик снова увидел сестренку всего, как ему казалось, через пару дней, у неё было больше зубов и длиннее хвостики. Наверное, из-за всего этого Эрику и не было скучно. Он изучал этот мир с азартом исследователя. В мальчике, совершенно буквально, умер потенциально хороший ученый.
Теперь Эрик, сидя в пустой квартире папиного друга, соседа инженера Игоря Петровича, переделывал его сломанные очки в полезный прибор. Он как-то от безделья бродил по квартирам, пытаясь угадать наклонности и профессии жильцов. Это получалось только в тех, где он хоть раз побывал, а остальные просто тонули в тенях и отсутствии деталей. Там он видел только невыразительные батареи под окнами, пустые холодильники, газовые плиты и люстры, описание которых можно сравнить только с тем, которое первое придет вам в голову при их упоминании. Зато в знакомых квартирах было все, что он успел когда-то заметить даже мельком. Его новые способности вызволяли из подсознательной памяти потрясающие детали. Например, он помнил, какую одежду носили его соседи чаще всего. Он мог открывать дверцы шкафов с той одеждой, брать в руки фарфоровые чашки, которые невозможно было разбить. Он пробегал глазами по корешкам книг на полках в квартире тети Саши. Открывал увесистые тома, и удивлялся пустым страницам тех книг, которые никогда не читал. Чаще всего он падал в более не скрипучее кресло в комнате своего друга Мишки, и краем глаза наблюдал, как тот часами пытается подобрать на гитаре какую-то песню или убивает разнообразных монстров по Х-боксу. Иногда он делился с другом своими мыслями, и хотя тот не мог его слышать, Эрику становилось как то легче на душе. Он иногда принимался беседовать со Степаном, но тот стал каким-то неласковым, и только дергал хвостом да шипел.
Эрик, всё-таки, был еще подростком, и иногда развлекал себя играми. Он и при жизни часто играл один. У соседа дяди Игоря в ящике письменного оказалось много полезных инструментов, а в мусорной корзинке лежали очки со сломанной дужкой и треснувшим стеклом. Эрик решил поиграть в Сайреса Смита, который всегда успешно применял свои знания в трудных ситуациях, и положил очки на стол. Дужку он он кое-как починил с помощью зубочистки и совершенно не липкой изоленты. А вот треснувшее стекло оказалось настоящим сокровищем. Напялив очки на нос, он нахмурился и сказал низким голосом: «Нужда — лучший учитель на свете,» и вдруг увидел в одном из осколков толстой линзы оконную сиреневую штору, которая колыхалась от ветра, и услышал бормотание радио. Он снял очки, и видение исчезло. Окно было закрыто и снова посеревшая штора висела неподвижно. Старенькая Спидола на столе молчала. Эрик отдернул штору в сторону и открыл окно. Ни ветром, ни прохладой из окна не повеяло. Внизу был виден темный двор с детской площадкой, где на скамеечке судачили Ульяна и какая-то новая бабушка, пока незнакомая Эрику.
Эрик снова надел очки и принялся крутить их на носу так и эдак, в попытке понять, как они действуют. Толщина линз говорила о том, что зрение у дяди Игоря было совсем никудышное, и Эрик должен был в них увидеть только муть. Но здесь законы природы применялись весьма выборочно. Он прекрасно все видел в этих очках, но из дюжины узких треугольников треснувшего лучами стекла, лишь один, по счастливой случайности, оказался под таким углом, что если носить эти очки как полагается, то в нем был виден мир живых. И глазами косить было не обязательно.
Первым делом Эрик хотел было побежать со своим открытием к Дядьяше, который бродил у булочной, но потом решил, что успеет. Он огляделся в пустой комнате, ничего не понял в незаконченном чертеже на столе, полюбовался на осенний ливень за окном и с наслаждением втянул запах свежеприготовленных котлет на кухне. Дядя Игорь и полненькая тетя Лена сидели там за столом и ужинали. Их сын Ваня размазывал по тарелке картофельное пюре, а когда Эрик подошел к
