Алекс де Клемешье - Сын Дога
Дядь-Леша подхватил гитару, с видимым удовольствием провел по струнам и уточнил:
– Нашу?
– Нашу, – согласилась Анька. Ей было абсолютно безразлично, что он будет петь, – ей просто необходимо было свыкнуться с тем, что дело сделано, и отыграть назад нельзя, и как оно обернется дальше – неведомо. Дядь-Леша улыбался и пел, и никаких видимых изменений в нем не наблюдалось, и на Анькины робкие взгляды он отвечал прямо и без смущения…
Потом он отложил гитару и, вдруг засомневавшись в чем-то, проговорил:
– Поздно уже. Я тебе на терраске постелю, где вы с мамой обычно спали.
Анька моментально расстроилась. Ну, здрасьте! А как же колдовство? Не для того она на ночь оставалась, не для того обманывала маму, что едет на дачу профессора Максима Исааковича вместе с Виленкой, чтобы теперь ее на терраску выдворили! Может, все-таки намекнуть ему, что она натворила, и тогда зелье подействует быстрее? Из-за самовнушения?
– А ты?
– А я пока посижу еще. Мне подумать надо… кое о чем.
Анюта чуть-чуть успокоилась. Подумать – это хорошо, это обнадеживающий признак. Она сделает вид, что послушная девочка, уйдет на терраску, но засыпать не станет. Ни в коем случае! Вдруг он все же что-то надумает и посреди ночи придет к ней?
Умывшись в сенях и как следует почистив зубы, она выскользнула на двор. Двор у дядь-Леши был крытый, так что по пути в нужник можно было не бояться промокнуть. Каково же было удивление Аньки, когда она услышала влажные шлепки капель прямо перед собой. «Крыша, что ли, протекает?» – подумала она, а потом различила – в темноте начал проявляться силуэт человека. Вскрикнуть она не успела, потому что практически сразу признала старушку-знахарку. С нее ручьем текла вода – под таким сильным дождем ей пришлось добираться до дома дядь-Леши.
– Вы чего тут? – шепотом спросила Анька, сообразив, что не к хозяину пожаловала поздняя гостья. – С приворотом что-то не так?
– Все так, касатка, не беспокойся. Я свое дело знаю.
– Ну, пока не все складывается, как бы мне хотелось! – обиженно, с вызовом проинформировала девушка.
– Раз ты здесь – значится, все идет как надо.
– Тогда для чего вы здесь?
– Нужда у меня возникла внезапная, – опустила глаза колдунья. – Хочу попросить у тебя оплату, о которой мы договаривались.
Анька поразмыслила и уперла руку в бок:
– Это с какой такой радости? У нас же другой уговор был! Интересный поворот! Что это за нужда такая внезапная посреди ночи?! – Она начала кипятиться. – Может, вы сбежать планируете! Утром станет ясно, что не работает ваше зелье, а вас уже и след простыл!
– Зачем напрасные слова говоришь, голуба моя? – мягко укорила ее бабка. – Никуда я не сбегу. Вещица, что ты мне пообещала, особенная. Тебе это без надобности, ты все одно ее особинкой воспользоваться не сможешь. А я после твоего ухода книгу почитала… Так выходит, что нынче до рассвета использовать ту вещицу надобно, иначе еще год ждать придется ночи подходящей.
Анька пожала плечами.
– Да хоть два года, хоть три! Я же жду, когда ваш отвар подействует? Мне, может, тоже хочется, чтобы поскорее все исполнилось! Но я же не ропщу? Нет. Покорно жду, хотя вы мне вообще никаких сроков не называли. Вдруг все только к следующему лету сбудется? Тогда и вы оплату тем летом получите. Как раз к следующей подходящей ночи.
Лицо старушки жалобно сморщилось, но Анюта решила держаться до последнего. В крайнем случае можно будет позвать дядь-Лешу, чтобы он выдворил попрошайку.
– Бабушкин кулон-то? – неожиданно спросила колдунья.
– Прабабушкин.
– Хорошая, видать, была женщина. И вы молодцы, что в семье его сохранили. Это ж надо – война была, люди последнее с себя снимали, чтобы пропитаться, а вы золотое украшение не продали, на хлеб не обменяли…
– Вот только подлизываться не надо, ладно? – с независимым видом заявила Анька. – Ненавижу лесть. И вообще: пропустите уже меня! Мне надо… туда.
– Значит, не отдашь вещицу? – обреченно спросила бабка.
– Отдам, как уговаривались – когда приворот подействует. В полном объеме.
– Ну, прости, касатка, что потревожила. Доброй ночи!
– И вам того же, – ответила Анька, с недоумением провожая взглядом растворяющийся во тьме двора силуэт.
– Ты с кем там разговариваешь, Анют? – выглянул с крыльца встревоженный дядь-Леша.
– Я… я стихотворение вспомнила! Повторяю вот. Глупость, да?
Дядь-Леша хмыкнул, затем сказал:
– Ну, ты не задерживайся. Сырость. Постель тебе я уже приготовил.
Постель! Это слово, вскользь произнесенное любимым мужчиной, будоражило Аньку, заставляло внутренне поджиматься и трепетать. Как бы ни хотелось ей казаться опытной и искушенной, как бы ни намекала она дядь-Леше в прошлый раз – мол, кое-что ей не впервой, а на самом деле была Анечка самым настоящим синим чулком! Даже целоваться с мальчиками боялась, хотя до этого пару раз все же доходило. Ну, любопытно было, всего-навсего. А уж о том, чтобы зайти дальше, девушка даже подумать не могла! Дальше – это только с дядь-Лешей. Как иначе?
В эту минуту она вдруг в полной мере, со всей ясностью осознала, что это может произойти сегодня, прямо сейчас. Она вернется на терраску, снимет платье, уляжется под пуховое одеяло (раз на улице ливень – дядь-Леша обязательно постелет ей помягче и потеплее!), натянет его до подбородка, сожмется от страха и предвкушения… А потом придет он – мужчина, которого она любит с самого детства. Мужчина, о котором она мечтает несколько лет. Мужчина, ради которого она пошла на обман, ради которого решила расстаться с памятью – золотым прабабкиным кулоном.
Вернувшись в сени, она достала украшение из кармана и попыталась повнимательнее разглядеть его в свете тусклой лампочки, появившейся здесь совсем недавно, уже после череды маминых отпусков и электрификации, о которой любил рассказывать дядь-Леша. Кулон как кулон. Его даже изящным не назовешь – просто крупная золотая капля с невнятным рисунком. Непонятно было, в каких случаях надевала его прабабушка, но уж точно не на великосветские приемы. Что же за особинка скрыта в нем? Что это за свойство, которое проявляется раз в год? Может, действительно стоит подождать и посмотреть, что с ним произойдет сегодня до рассвета?
Прежде чем уйти на терраску, Анька, не удержавшись, тихонечко приоткрыла избяную дверь и заглянула в горницу. Дядь-Леша сидел на стуле в глубокой задумчивости, обняв гитару и легонечко проводя по струнам. Девушка старалась не шуметь, но все же он что-то почувствовал – может, дуновение из сеней. Вскинув голову, он встретился с нею глазами.
– Анюта?
– Я пришла пожелать спокойной ночи! – скромно потупившись, произнесла она «девочкиным» голосом.
Он улыбнулся.
– А что за стихотворение ты декламировала там, в темноте?
Анька смутилась, поскольку все подходящие строки, как назло, мгновенно выдуло из ее головы.
– Да я толком его и не вспомнила. Так, обрывки какие-то…
– Ну, расскажи хоть обрывки.
Анька вздохнула, зашла в горницу, прикрыла дверь, чтобы дядь-Леше не сквозило из сеней, стала прямо.
– Только оно такое… – Она замялась.
– Какое?
– Комсорг бы не одобрил! – ехидно усмехнулась она. – Готов слушать?
Снег над лесом кружится не спеша
Стаей белых ворон на последний пир.
У шамана дрожит тетивой душа
И взмывает в небо сквозь серый мир.
В сером мире снег на себя не похож,
Словно это пепел и сизый дым.
В нем удары бубна рождают дрожь,
Серый мир шамана признал своим.
И шаман в удивлении кривит бровь,
И его слова – это чистый крик.
Говорят, у шамана паучья кровь,
Говорят, он знает птичий язык.
Снег над лесом кружится сотню лет,
Разделяя два мира сплошной стеной,
Вновь шаман выходит из тьмы на свет,
Говорят, в этот раз он пришел за мной…[18]
Дядь-Леша недоуменно молчал.
– Не понравилось?
– Понравилось. Только… неожиданные стихи. Откуда? Кто автор?
Анька беззаботно махнула рукой:
– Старые какие-то стихи. Я их в прабабушкином дневнике нашла. Там много всяких было. Это, – Анька понизила голос до наигранно зловещего шепота, – самое таинственное!
Дядь-Леша засмеялся, и на душе вновь стало легко-легко, светло и просторно, как в те дни, когда он приезжал к ним с мамой на выходные. Девушка засмеялась в ответ и в нежданном порыве вдруг подбежала и чмокнула его в щеку.
– Спокойной ночи! – выдохнула она ему в ухо таким шепотом, после которого ночь уже точно не может быть спокойной. Выдохнула – и убежала на терраску.
Там, пряча мечтательную, счастливую улыбку, мигом скинула платье и, оставшись в одной комбинашке, забралась под одеяло – мягкое, толстое, пушистое! Подушка кололась и пахла сеном, по крыше глухо постукивали капли утихающего дождя, а низ живота сжимался от ожидания и предвкушения. Сегодня все произойдет! Обязательно, непременно сегодня! Теперь Анька в этом даже не сомневалась.
