Святоша. Путь экзорциста - Маркус Кас
— Да вы, юная леди, никого из этого списка даже не знаете! — возмутился камердинер.
— А вот и знаю!
— А вот и нет!
— Тихо! — снова крикнул я, поморщившись. — О чем мы договаривались, насчет завтрака?
— А мы уже позавтракали, — выпалила Фрося.
Боги, всеблагие и забытые! Чем бы её так ушатывать, чтобы энергии поменьше было? На верховую езду что ли отдать? Твердо решив добавить к их занятиям какой-нибудь полезной физической нагрузки, я уже открыл рот, чтобы напомнить о правилах поведения, как сверху раздался гневный вопль Еврипия:
— Фрооооося!
Подростков тут же смыло, только пятки засверкали. Ларс выдохнул и забрал у меня список, бережно прижимая к груди.
— Я, между прочим, ни слова вам не сказал о том, насколько сложно будет за день устроить достойный прием. Нужно расчистить территорию, установить шатры, подготовить хотя бы пять смен закусок, заказать лучшее шампанское, музыкантов...
— Всё, всё, хватит, — взмолился я. — Я избавлю тебя от этих исчадий бездны, а ты избавь меня от подробностей. Что-нибудь ещё нужно?
— Если бы вы могли попросить об одолжении и позвать его сиятельство, графа Самойлова, — мечтательно произнес Ларс.
Ясно, Герман покорил камердинера искренним интересом ко всему, связанному с аристократами. Они на пару измывались надо мной с приглашениями, вензелями и прочими деталями. Но оракул действительно прекрасно во всем этом разбирался и мог спасти меня, не только шведа.
Так что я пообещал и тут же отправил графу сообщение. Пока я это делал, по лестнице, перескакивая через ступеньку, слетел Еврипий. На нём болталась та самая мешкообразная ряса, в которой он приехал из уезда, а лицо всё было в белых пятнах.
— Илья! — монах усердно тер щеку. — Это уже переходит все границы! Им не воспитатель нужен, а надзиратель!
Всмотревшись в странную боевую раскраску, я вдруг понял, что его перемазали зубной пастой. А когда он приблизился вплотную, то я и густой хвойный аромат почувствовал. Вид у мужика при этом такой трагичный, что я несдержанно хрюкнул и заржал. Яна воспитанно прикрыла лицо газеткой, но я видел как у неё подрагивают плечи.
— Не смешно! — взвился Еврипий. — Они спрятали всю мою одежду и это... Не оттирается! Их необходимо наказать!
— Поддерживаю, — в кои то веки согласился с ним камердинер.
— Точно! — меня осенило, но я тут же остановил мстительную улыбку на лице монаха. — Своди их в парк развлечений. Или зоопарк. А лучше и туда, и туда.
Такой поворот удивил всех, включая и равнодушного к происходящему Матвея. Даже он не понял такое наказание, задумчиво нахмурившись.
— Они целыми днями только и делают, что занимаются, никуда не выходят и ни с кем не общаются, — объяснил я. — Им отдохнуть просто надо, развлечься и повеселиться, как обычным детям.
— Правда можно? — тут же примчалась главная хулиганка, явно подслушивающая у двери.
— Правда, только если извинитесь перед Ларсом, братом Еврипием и поможете ему стереть эту дрянь. И пообещаете больше не доводить их.
— Мы больше не будем! — звонким хором прозвучало в гостиной.
По хитрым лицам видел, что будут. Но они действительно извинились и унеслись переодеваться. Швед вздохнул с огромным облегчением, благодарно поклонился и ушел заниматься подготовкой. А я повернулся к Моте.
— Ну и у нас есть занятие на весь день.
Наивно я полагал, что отправив деток из дома и позвав на помощь Германа, я останусь предоставленным своим собственным делам. Точнее одному, важному. Изучению печати обнаружения одержимых.
Весь день меня дергали и отвлекали. Мы устроились с экзорцистами в кабинете и в какой-то момент я уже думал подпереть дверь массивным шкафом с книгами, так часто она приоткрывалась, впуская то Ларса, то графа. Они даже демона подговорили сунуться к нам. Хотя тот пожаловался на бардак на кухне, но я был уверен, что не по своей воле.
Ещё днем пригнали технику, за окном гудели бульдозеры, без устали жужжала газонокосилка, а по всему дому раздавался стук и грохот.
Меня спрашивали подтверждения меню, напитков, цвета салфеток, способа их складывания, очередности музыкальных произведений... Каждый раз, когда я срывался и орал что мне плевать и пусть делают как угодно, камердинер невозмутимо шантажировал меня тем, что тогда мы без проблем перенесем мероприятие и он прямо сейчас отправит всем соответствующие письма. Ведь именно их форма и вид уже были утверждены.
После обеда ситуация только усугубилась и тут вмешалась княжна. Девушка вышла после очередного появления Ларса, снаружи зашептались, слов я не разобрал. Но после того как она вернулась, больше никто не приходил.
На все вопросы, что она такого сказала, Яна загадочно улыбалась и намекала, что эта информация будет стоить дорого.
Так что к вечеру мы почти справились с печатью. Я чувствовал что вот-вот сложу злополучную фигуру, но объявился Глеб. Наставник написал ещё утром, что занимается нашим вопросом. И прямо перед закатом сообщил, чтобы мы ждали гостей снизу.
Пришлось спускаться в подвал и встречать его, открывая решетку и позволяя зайти внутрь. С ним рядом маячила невысокая фигура, закутанная в темный балахон до пола и с капюшоном, скрывающим лицо. Я только и заметил, что часть подбородка и щеку, покрытые следами от старых ожогов.
Таинственный спутник наставника молча кивнул мне в знак приветствия, а Глеб состроил такое лицо, что было понятно. Помалкивать. Когда мы вернулись в кабинет, то нас с княжной и вовсе попросили удалиться. Уже уходя я увидел, как гость протягивает руки к Матвею и они тоже обезображены огнем.
— Культист, — объяснила мне Яна, когда мы добрались до кухни, решив устроить из передышки перекус. — Мне матушка про них в детстве рассказывала. Папа ругал её, что она детей пугает, а нам с братом интересно было, жуть как.
— Культ чего? — о таком я ещё не слышал.
— Вечной, — девушка понизила голос, словно боясь произнести имя богини слишком громко. — Они своеобразные служители. Поклоняются той, что забирает жизни. Вроде ничего запретного, но их избегают и предпочитают делать вид, что не замечают, пока не приходит время. В городе их редко встретишь, живут обособленно, в пригороде. Некрополь там, как говорят, на многие километры под землей и вглубь.
Вот про погребальные обряды этого мира я ничего не знал. Кроме
