Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников
По тому, как он абсолютно без робости смотрел на незнакомую ему Прасковью, было понятно, что вот так радостно он встречает всех незнакомцев на своем пути, что его любят все вокруг, а иначе и невозможно. Что он счастлив своей человеческой жизнью и готов делиться этим счастьем со всеми, кого встретит.
– Здравствуйте, а мы вам яичницу приготовили на ужин, – сказал он.
– Спасибо, – ответила Прасковья. – И откуда берутся такие кулинары, если не секрет?
– Из четырнадцатой квартиры, – ответил мальчик. – Мы позавчера переехали.
Сказав это, он зачем-то вытащил нательный крестик из-под ворота и сунул себе в рот, толстый шнурок крестика свисал по обеим сторонам его рта, будто сбруя. Прасковья рассмеялась.
Он дружил с каждым воплощением гомункула на протяжении нескольких лет, Прасковья снова и снова знакомилась с ним, мимоходом болтала о всяких пустяках, заранее тоскуя о том, что эти его появления в убежище закончатся, боясь, что его семья переедет куда-нибудь, и он пропадет в неизвестном направлении, и невозможно станет подглядеть, как сложится его дальнейшая жизнь.
Но он рос, постепенно симпатичным подростком стал, что огромная редкость, затем и в очень красивого юношу превратился, в студента, к которому Прасковья могла и клинья начать подбивать, если бы он не был соседом, – очень трудно кидать человека, которого будешь встречать на лестнице. Каждый раз при виде его у Прасковьи сердце сжималось от тоски, что она не человек, что не может повзрослеть и состариться вместе с ним, а повторять опыт долгой жизни с еще одним смертным ей не хотелось, хватило и одного раза. Да и тот прошлый опыт был все же с одиноким мужчиной, а родители мальчика были при нем, Прасковья не представляла, как она объяснялась бы с ними насчет того, что бездетна, а ребенок при ней не взрослеет, да и вообще всё: чем занимается на самом деле, с кем дружит, что может исчезнуть в любой момент и даже ни одного воспоминания от нее не останется.
Вся ее тоска разрешилась довольно неожиданно и неприятно.
Когда Прасковья возвращалась домой, то постоянно срезала дорогу до остановки через небольшую, очень прозрачную березовую рощу, по тропинке, протоптанной ей же и несколькими другими работницами. С некоторого времени она заметила, что за ней следят. И обнаружила, что следит за ней как раз парень из четырнадцатой квартиры. Поскольку все такие слежки, как правило, означали робость перед тем, как назначить свидание, Прасковья решила, что или облиняет, и тогда сосед просто потеряет интерес к ней новой, или наберется решимости и объяснится, и тогда пусть уж как пойдет так пойдет.
Меланхолически идя и поглядывая на силуэты березок на фоне ясного звездного неба, Прасковья даже оглядываться не стала, когда услышала шаги за собой, чтобы не вспугнуть ухажера раньше времени. А он приблизился и схватил ее сзади за горло, да так основательно, что она и сделать ничего не могла. «Ну ладно, – подумала она спокойно, хотя и с обидой в душе. – Сейчас дело пойдет к изнасилованию, тогда я ему и настучу по балде как-нибудь». Но он повалил ее лицом вниз на мокрые березовые листочки, рухнул сверху, очень тяжелый, абсолютно неподъемный. Нескольких минут не прошло, а Прасковья была уже мертва.
«Вот это номер, – подумала Прасковья, – что дальше? Акт некрофилии? Такого со мной еще, кажется, не бывало».
Однако же сосед удовлетворился тем, что прикончил Прасковью, видно, это и было его основной целью, возможно, он кончил в штанишки, пока тело Прасковьи бесконтрольно шевелилось в агонии. Он взял Прасковью за ноги, оттащил ее к ближайшей дыре коллектора, которая зияла чуть в стороне от тропинки, и Прасковья еще думала, когда ходила мимо: «Хоть бы люком закрыли, провалится ведь кто-нибудь когда-нибудь». Сосед сбросил ее так, что она упала вниз головой, застряла, упершись сломанным носом в покрытую росинками трубу неизвестно какого водоснабжения.
«Тебе пиздец, сука, – опять же спокойно подумала Прасковья. – Когда я отсюда выберусь, даже не знаю, что с тобой сделаю».
К чести Наташи и херувима (правда, это был не Сергей, а другой, не такой вредный), воскресили Прасковью той же ночью. Но опять же, если бы ей дали время поскучать в темноте, вероятно, она бы успела все обдумать, не находилась бы в таком аффекте. Херувиму удалось ее успокоить, чтобы сразу не побежала мстить, Наташа убедила Прасковью поехать в гости в Наташино убежище – обмозговать пережитое, на что Прасковья согласилась. Пока пили чай (правда, Прасковья перед этим вылакала полстакана вискаря), херувим и Наташа то и дело кидались ей на плечи, когда Прасковья порывалась встать и пойти вершить стремительный суд Линча. Наконец, видя, что Прасковью обычным способом не успокоить, подмешали ей что-то в чаек, и она вырубилась.
– Успокоилась? – спросила Наташа наутро.
– Нет, – проворчала Прасковья. – После такого успокоишься, конечно. Сама-то как, не бесилась бы?
– Это по закону нужно решать, – сказала Наташа ей в ответ. – Тут не только ты и он. Дело не только в тебе и в нем. Об этом ты подумала? А если ты у него не первая? Если кто-нибудь свою дочь ищет? Ты его завалишь, а дальше что? Его похоронят, и всё. Он тогда вовсе жертва выходит. Ни в чем не виноват. Надо, чтобы во всем сознался, рассказал, если что, где еще тела. Чтобы сопли на суде ронял, чтобы остаток жизни сидел, по команде спал, по команде ел, по команде гулял.
– А если он, пока мы тут возимся, еще дел нахуевертит?
– Ну давай, мсти! – взорвалась Наташа. – Только давай уж мсти последовательно всем злодеям вокруг. Всем, кто в чьей-то смерти виновен. Давай! Местный криминал зачисти, коррупцию, криворуких автолюбителей, которые пьяные за руль садятся, директоров предприятий, которые забивают на технику безопасности. Давай! Пусть никто не уйдет безнаказанным, а то ишь, выходят сухими из воды! Это справедливо? Нет! Так карай! С политиков можно начать! С военных!
Разговор происходил у Наташи в гостиной. Наташа бегала по комнате, пытаясь унять движением те чувства, что ее, несомненно, обуревали. Помятая приключениями Прасковья до сих пор чувствовала озноб посмертного холода, по этой причине только нос высовывала наружу из одеяла, чтобы участвовать в диалоге. Гомункулы бок о бок сидели на стульях возле стены и только глазами водили, наблюдая за Наташиными передвижениями.
– Может, он и не виноват в том, что сделал! – нашлась Наташа. – Головой где-нибудь ударился, травма родовая.
– Нигде никакой травмы, – ответили гомункулы хором.
Оба они были тогда рыженькие девочки, отчего у Прасковьи возникло ощущение, что она попала в фильм «Сияние». Наташа остановилась, выдохнула, опустила руки и с упреком обратилась к гомункулу Прасковьи:
– Как ты мог это проморгать вообще? Вы же всё знаете, что там в головах
