Маг по случаю - Владимир Анатольевич Тимофеев
К дороге мы вышли удачно, нас никто не заметил. Неприятности начались чуть позже. Не успели мы сделать и сотни шагов, как позади послышался стук копыт. Прятаться мы не стали. Просто сбавили ход и сошли на обочину. Через минуту нас догнал верховой в полицайской тужурке. За спиной у него висел карабин.
- Кто такие? Откуда?
- Дяденька, отпустите. Мы ничего не сделали, – тут же принялся ныть и канючить Пашка.
Я его, естественно, поддержал, постаравшись придать голосу больше жалобности:
- Мы из Подрезково, господин офицер. К тётке идём в Самойловку. У нас мамка больная, кушать совсем нечего, и дров нет. Вот, грибы собираем, тётка их сушит и на самогонку меняет. Мы из неё примочки для мамки делаем…
- А ну замолчали! – рявкнул на нас полицай. – За мной пойдёте. Сейчас проверим, врёте вы или нет…
- Да куда мы пойдём-то? Нам же в Самойловку надо…
- Молчать, я сказал! – не выдержал конник и замахнулся на нас плёткой.
- Ой, дяденька, всё! Молчим! Только не бейте…
Полицай развернул коня, и мы побрели в обратную сторону.
Шли не особо долго. Где-то через четверть версты из-за поворота показался отряд местной полиции. Десять пеших и двое в телеге: первый возница, второй, по всей вероятности, старший, поскольку именно к нему обратился тот, кто нас задержал.
- Господин капрал, в запретной зоне обнаружены двое подозрительных. Утверждают, что идут к тётке в Самойловку.
- Останови, – лениво бросил тележник.
Возница натянул вожжи. Кургузая лошадка прянула ушами и остановилась.
- Петро, Михась! Осмотреть задержанных!
Через десяток секунд содержимое наших котомок высыпалось на землю.
Ничего запрещённого там не было. Из подозрительного присутствовал лишь перочинный ножик и полкоробка спичек, завернутых в промасленную бумагу, чтоб не намокли. Их-то у нас и отняли, а следом в телегу переместились лукошки с грибами.
- Как зовут тётку? – спросил полицейский начальник, когда шмон завершился.
- Матрёна, – шмыгнул я носом. – Матрёна Салазьева. У неё дед мельником был, потом раскулачили.
- Где живёт?
- Третья изба от конца. Там, где берёза порубленная.
- Берёза, говоришь? – почесал в затылке капрал. – Ладно. Пойдёте с нами. В Самойловке разберёмся…
В Самойловке мы остановились во дворе бывшей школы. Там сейчас располагалась новая власть, а заодно и комендатура. То, что отсюда и вправду начнётся мощное наступление на партизанские базы, стало понятно ещё на подходе. По дороге то тут, то там встречались свежие следы не только колёс, но и гусениц. В самом селе и на его окраине я насчитал (и это лишь то, что нам удалось увидеть) пять полугусеничных «Ганомагов», два лёгких танка и одиннадцать грузовиков, а общее количество карателей, по самым скромным прикидкам, составляло не менее батальона.
Сведения не просто ценные, а ценнейшие. Жаль только, что нам с Пашкой даже парой слов не удалось перекинуться, пока стояли возле телеги под охраной двух полицаев и ждали, когда «нашим делом» займутся более важные дяди, нежели обычный капрал из местных предателей.
Занялись нами где-то минут через сорок. На боковое крылечко вышел какой-то мужик и махнул рукой нашим охранникам: мол, ведите задержанных. Как вскорости выяснилось, это был переводчик. В самой допросной обнаружились ещё четверо: уже известный нам капрал-полицай, печатающий протоколы немец ефрейтор, звероватого вида унтер (наверно, палач) и следователь в чине гауптмана.
Последний нас, собственно, и допрашивал. Допрос он вёл ни шатко ни валко, без огонька. И вообще – выглядел довольно расслабленно. Мундир расстегнут, фуражка на подоконнике, на столике в углу помещения – початая бутыль самогона и небрежно прикрытые скатертью тарелки со снедью. Скорее всего, своим появлением мы прервали ему обед или какое-то празднество в кругу сослуживцев. Вопросы, которые он нам задавал, заковыристостью не отличались. Кто, что, откуда, куда, зачем… По всему было видно, что мы этому следователю неинтересны и к дознанию он отнесся формально, просто по долгу службы. Последнее, что ему требовалось выяснить, чтобы закончить допрос, выписать нам плетей и вышвырнуть за ворота – это «кто такая Матрёна Салазьева и знает ли она этих оболтусов?»
- Дайте сюда кого-то из местных, – приказал он через переводчика.
- Сию минуту, господин следователь, – угодливо склонился капрал и выскользнул из допросной.
Через минуту он втолкнул в помещение ещё одного полицая.
- Вот, господин капитан. Фома Паршивляк. Он тут всех знает.
- Знаешь ли ты Матрёну Салазьеву? – поинтересовался гауптман.
- Знаю, герр офицер. Как не знать? – стянув с себя шапку, кивнул Паршивляк. – Вот только преставилась она третьего дня.
- Как преставилась?! Как преставилась? – выпалили одновременно Пашка и переводчик.
- А так и преставилась, – мелко перекрестился Фома. – Удар её, понимаешь, хватил, зараз и помёрла, царствие ей небесное.
- Ай-яй-яй, – засмеялся следователь и, погрозив нам пальцем, проговорил на ломаном русском. – Так вы значить есть маленьки рюски врунищька? Нехорошо. Это есть отщень нехорошо… Курт! – повернулся он к унтеру. – Отведи сопляков в камеру. Пусть посидят до утра. Завтра приедет Шульц, они могут быть ему интересны.
- Да, господин капитан!
Последние фразы были произнесены на немецком, но, как ни странно, я их отлично понял.
Как это получилось? Не знаю. И даже предположить не могу…
- Во, влипли! – выпалил Пашка, когда дверь закрылась и в замке проскрежетал ключ.
- Это точно. Ты, кстати, сам эту тётку когда-нибудь видел?
- Конечно. До войны она часто к нам заезжала, и мы к ней тоже. Жалко, что померла. Знаешь, какие она пирожки пекла? У-у-у, я таких никогда не ел.
- Да. Пирожки – это хорошо, – я уныло вздохнул и принялся осматривать камеру. Охапка соломы в одном углу, параша – в другом, вот и все удобства. Хорошо хоть, окошко есть, пусть маленькое, но благодаря ему ведро с нечистотами воняет не так уж и сильно. – Слушай, Пашк, а ты в эту дырку пролезть сможешь?
Я указал на окно.
- Коли на закорки подсадишь, да лопотьё скинуть, то можно попробовать.
- А не застрянешь?
- Не. Я узкий. В прошлом году в баню через дымоход, как есть, пролезал.
- Так это в прошлом, а нонеча?
- А нонеча и подавно. Глянь-ко, –
