Ангелы среди нас. Трилогия - Айгуль Айратовна Гизатуллина
«Надо перевязать» подсказала я, и вот он с трясущимися руками сделал узелок.
Малыш орал, все еще ворочаясь в окровавленных простынях.
«Заверни его в полотенце, ему холодно», что он и сделал по моему совету. Мелисса плакала, боль не отпускала ее.
Она наклонилась и выпила воды.
– Майкл, – обратилась она к мужчине, – дай мне его.
Он повиновался. И вот молодая мама впервые взяла своего кроху на руки и автоматически приложила к груди, чтоб он не плакал.
Слезы текли из глаз родителей. Казалось, весь этот ад позади.
– Анхель, она умерла через ночь, представляешь! Я не могу точно сказать из-за чего, но думаю пошли осложнения. Она горела вся! А Майкл не успел привезти помощь. Они жили так далеко от поселений! И как бы он не гнал свою клячу, но приехав с врачом нашел лишь ее остывающее тело и орущего младенца.
Так Майкл и Олив остались одни. И я чем могла ему помогала. В основном со сном – это я поняла, что умею делать лучше всего. Пока папа пытался поймать кролика (не часто ему везло) или найти молока для малыша, я была рядом.
Оливандер был чудесным ребенком, слегка надломленным без любви матери и одиноким, но смышлёным и спокойным.
Мы прожили так больше двух лет. И все это время я думала, что меня послали сюда, чтобы помочь мальчику вырасти в заботе и меньше ощущать вкус потери по родному человеку. Оказалось, всё хуже.
Однажды Майкл ушел на охоту и не вернулся. Мы просидели в хижине день, два, когда я поняла, что смысла ждать нет, а еда уже закончилась. Еще день и Олив упал бы без сил. Если снять штанишки и справить нужду я еще могла ему помочь, то создавать еду не умела. И тогда я впервые получила записку с канцелярии. Там говорилось, что нам надо пройти четыре мили к востоку и успеть перехватить возницу почтальона не позднее сегодняшнего вечера и на этой моя первая командировка будет считаться оконченной.
Всю дорогу я торопила малыша, вела его за руку, уговаривала и игралась с камушками, на перегонки. Пройдя мили две-две с половиной, Олив упал и уже, казалось, не встанет. Он плакал от усталости, звал папу, хотел есть и пить. И я посмотрела по сторонам.
Глухая природа Австралии, со скудной зеленью этого времени года, редкими рощицами где-то по краям и животными, что наводили ужас. В особенности меня пугали ядовитые змеи и рептилии подобного рода. Я посмотрела на небо и поняла, что вечер не за горами. Нам надо было торопиться. И единственное что я смогла сделать тогда, это взять его на руки и идти быстрым шагом туда, куда велено. Оливандер крепко спал в моих объятиях. Его маленькое худое тело тряслось от нехватки воды. Последняя капля попала в его рот еще вчера днем.
Я увидела возницу почтальона за сотни ярдов благодаря последним лучам солнца. Я успела! Отпустив мальчика на землю, потрясла его. Проснувшись через стон, поволокла его прямо на встречу к его судьбе.
Кучером оказался старик средних лет, добряк по природе, но бедный по-людски. Он подобрал Олива и заменил ему мать и отца, которых он так рано потерял, и о которых потом так ничего не узнает, впрочем, как и я.
Тогда, распрощавшись с моим малышом, и со слезами на глазах провожая телегу старика, я решила в последний раз взглянуть на хижину, где прожила более двух лет.
В темноте, под звездным небом и одинокой луной, она казалось еще более убогой. Пара деревьев, что служили игровой площадкой Оливу, сушилкой для пары белья, тенью в жаркое лето, домом паре перелетных птиц, на тот момент представились мне двумя великанами, грозно охраняющих четыре стены под крышей.
Уходя, я заметила блеск на земле и лишь наклонившись нашла эти самые очки, которые когда-то принадлежали Майклу.
Где он? Что с ним стало? Об этом, скорее всего, так никогда и не узнаю.
На этом Дитрих замолчала. Теперь настала моя очередь обнять ее. Я понимал ее это чувство, будто вновь пережить прошлую жизнь, воспоминание об одном из наших когда-то маленьких крохах, которые вырастают, становятся брутальными мужчинами, потом стареют и уходят в мир иной. А мы остаемся, и остается память о них и имена, что выжжены в наших сердцах.
– Дитрих, – в эти минуты откровения я не мог оставить этот вопрос открытым: – Почему ты не летаешь? Что с твоими крыльями?
Она всхлипнула.
– Я не знаю, Анхель, – выдавила она. – Но думаю, это обычный заводской брак.
Но увидев непонимание в моем лице уточнила:
– Помнишь, как дети ходят ломаной походкой, иногда тяжело перебирая ногами, а другие не могут нормально держать ложку? – я кивнул в знак ответа, – Так и я, лишь немного могу двигать своими крыльями, с огромной тяжестью раскрываю их, но летать они не способны.
Я был в ужасе! Не потому, что осознал, что Дитрих калека по нашим меркам, а потому что все это время она жила с этим внутри, не показывая и не говоря.
Поддавшись сиюминутному импульсу, крепко-крепко обнимаю ее, на столько, чтоб она понимала:
– Я стану твоими крыльями, Дитрих, я стану ими…
И вот сквозь слезы, она часто-часто кивает головой.
Разумом я понимал, что возможно сейчас раскидался ложными обещаниями. Ведь если я выберу Дитрих, в мире будет так много сломанных человеческих судеб, а если выберу детей, то всю жизнь буду сокрушаться лишь от упоминания о ней, о своих чувствах и разбитом сердце.
Мои мысли прервал будильник. Маме надо вставать и открывать окно в новый день своим детям, а мне возвращаться к работе.
Посмотрев в лицо Дитрих, легко коснулся ее губ и через мгновение она понимающе растворилась.
Глава 10
Сидя на детской площадке, выкуриваю не ошибаюсь четвертую сигарету, когда замечаю беса за углом дома. За мгновение телепортируюсь к нему.
– Ждешь того мудилу? – пытаясь вновь справится с зажигалкой, обращаюсь со спины я.
Бес вздрогнул. Неудивительно. Робкий мальчишка, лет семнадцати по человеческим меркам (для пояснения, он и умер в этом возрасте), дерганый, дерзкий, с адским огнем в глазах сейчас выглядел наивно глупо, уставившись на меня. Еще бы, я горел как ангел, куда уж ему тягаться со мной.
– Я…я наблюдаю за тем… тем
