Рай-отдел - Юрий Павлович Валин
— Я не сомневаюсь что добротный, — Авдотья Тихоновна в растерянности глянула на консервы и вынимаемые хозинспектором из рюкзака пакеты с сахаром и крупой. — Да только кто передал-то?
— Эх, товарищ Афанасьева, — вздохнул Игорь. — Мы же на службе, лишних вопросов не задаем. Дисциплина! Начальство намекнуло — мол, все равно через Якиманку следуете, не прихватите ли передачку? Отказывать что ли? Тем более, я Константина Афанасьевича лично знал. Да, таких мастеров уж мало осталось.
— Ценили, — кивнула хозяйка. — До последнего дня в цеху.
— Тут сомнений нет. Принципиальный и испытанный человек, — встрял в беседу начоперот. — Я, кстати, тоже якиманский, слыхал про ваше семейство с до-войны. Вы же еще беспризорницу удочеряли, так?
— Тьфу, с этой Мурзикой аж на всю Москву прославились, — хозяйка неожиданно засмеялась. — Вырастили личность на свою голову.
— Ну и как она? Жива-здорова? — обрадовался Вано.
— Так что ей сделается, оторве? Разминулись вы с ней. Вылетела, как только тревогу объявили.
— В бомбоубежище?
— Аделька и в бомбоубежище⁈ — изумилась хозяйка. — На пост побежала. Она же старшая по фабричной дружине МПВО[12], а как нам батарею на крышу «Большевика» взгромоздили, так шефство над вояками взяла. Там же девчонки-зенитчицы, еще посопливее нашей боевитой кадры. Да вы присядьте хоть на минуту, чайник поставлю…
…Игорь вскрыл большую пачку чая — индийский «со слоном», пусть и лишенный этикетки, в духовитости ничуть не потерял. Хозяйка рассказывала про Мурзика, про то, как отчаянную сиротку мокрой тряпкой приходилось воспитывать, склонять к регулярному учению уроков. Школу-то на горке открыли новую, да только сделали ее мальчиковой, и приходилось несчастному дитятку ходить за знаниями подалее. Урожденная Мурзеева-Алвети и в пору получения среднего образования оставалась личностью сугубо независимой и порывистой, потому доходила до школы не каждый день. Но ничего, за ум взялась, характер в нужную сторону проявила…
— Прыткая девка выросла, даже чересчур, — улыбалась хозяйка. — После школы — на фабрику, тут и разговора не было. Дальше выучиваться придумала, да еще в аэроклуб. Добро от аэропланов ее живо отчислили, что-то не то Аделька в тех моторах завела. Ну и ладно, в рабочий институт вознамеривалась, то правильнее. Мы одобрили. Второй курс уже пробивается, да вот война навалилась…
Засиживаться было неудобно. Керсты взяли с вешалки куртки. С улицы доносился отдаленный звук орудийной стрельбы — зенитчики гоняли немца над Котельнической.
— Все ж ума не приложу — кто ж нам такое богатство передал? — недоумевала хозяйка. — Аделька половину харча уж точно утянет на фабрику дежурным, но сахар-то я припрячу.
— Это правильно. Чего говорить, зима непростой будет, — Игорь застегнул бушлат. — Счастливо вам, Авдотья Тихоновна. Выдастся нам еще командировка, непременно заскочим…
Керсты в молчании шагали по Мароновскому. Небо над темными крышами, дышало, шарило щупальцами прожекторов, мерцало зарницами разрывов зенитных снарядов. Блудило эхо выстрелов по дворам, мелко вздрагивал штакетник и стекла в низких окнах. Звука самолетных двигателей слышно не было, но они кружили где-то там, в разодранном небе: и «юнкерсы» с «хейнкелями», и настигающие их «ястребки».
— Ненавижу я этот прогресс поганый, — уныло признался начоперот, оглядываясь на высокую фабричную трубу «Подметки». — Не видно не хрена, а так и ждешь, что на тебя что-то поганое свалится.
— Это да, — согласился Игорь. — Мы хоть и транзитом, а любой осколок может доконать. Это ж не из аккуратного «маузера»…
— Вот что ты все поминаешь… — договорить Вано не успел.
Ахнули двойные разрывы где-то у реки и тут же ощетинились зенитным огнем батареи, прикрывавшие Крымский мост. Видимо, немцы шли на разных высотных эшелонах — вверх лупило все зенитное, что могло стрелять. И с крыши «Пролетария» понеслись тонкие струйки трассирующих очередей. Наверное, там и стояла всего-то пара счетверенных установок, но, казалось, крыша расцветает десятками огненных нитей…
…Стих треск пулеметов и зениток-автоматов, из-за реки еще доносились удары орудий покрупнее, но отбился на сегодня мост и набережные. А керсты все еще сидели под стеной дома, Вано курил в рукав…
— Ладно, пошли, — сказал Игорь, у которого застыла нижняя часть тела. — Все равно ничем не поможем, негодны мы к действенному ПВО. А приобретенный простатит наш боевой дух ничуть не улучшит.
— Какой еще простатит? И так как оплеванные, — пробормотал начоперот.
Керсты поднялись к Большой Якиманке и Вано сказал:
— А на крыше точно она матюгалась. Я Мурзиков голос отлично помню.
— Да что там расслышишь издали?
— Точно говорю — она! Этак с великокняжеской этажностью. Она! Некультурно, но в такой момент как иначе? Ничего, выстоят девчонки…
* * *О девчонках пришлось вспоминать и через пару смен. Вано как накликал — выдалась именно та пустынно-безлюдная смена, которую иначе как «ненормальной» и не назовешь. Можно еще обозвать «мистической», но керсты по понятным причинам сторонятся подобных определений.
Время за дверью было вечернее. С датой, понятно, полная неизвестность, зато со временем года кристальная ясность — воздух густо и неистово благоухал цветущей сиренью.
— Опять май, стало быть, — свернувший было цигарку начоперот, стряхнул махорку обратно в кисет.
— Нет, ты бы закурил, — запротестовал Игорь. — А то такая сладость, что хоть не дыши.
— Не поможет, — угрюмо заверил Вано. — Сплошное цветение и никакого проблеска разума. Нехорошая ночь случится.
Игорь и сам понимал, что ночь грядет нехорошая. Отчаянная сирень таила в себе смутную угрозу. Хотелось всхлипнуть, размазать сопли по морде, сесть прямо на пороге и поскорее влить в себя стакан. Полный, до самой каемочки, граненый стакан. Не залпом, а медлительно и безнадежно. Цедить, ненавидя себя, вспоминая все сбывшееся и несбывшееся, смаргивая слезы. Допить, горько выдохнуть в плотный аромат парфюмерной ночи…
Игоря передернуло.
— Сейчас принесу, — пробормотал начоперот. — Если с закусью, то ничего,
