В Бездонном море тысяча ночей - Таня Соул
Её мать так же, как и она, однажды пропала в океане. Отец не вынес горя и покончил с собой. Дедушка тогда забрал её к себе и старался дать ей ту любовь, которую должны были дать родители. Но он был уже в почтенных летах и, когда ей исполнилось одиннадцать, последовал за её отцом и матерью, в Мир голосов, как говорят в подводном мире. А она отправилась в детдом.
Когда ей исполнилось восемнадцать, она, не раздумывая, покинула свой приморский городок и уехала жить в районный центр, туда, где не было ни моря, ни болезненных воспоминаний. Но память о детстве и о бушующих, разбивающихся о камни волнах продолжала мучить её. Ночами ей снилась морская гладь. То спокойная, то взволнованная. И когда её ухажёр предложил ей выйти в океан на яхте, она не смогла отказаться. Теперь её мечта сбылась. Вокруг океан и ничего кроме.
Пустой желудок заурчал и болезненно сжался. Если она не ела, Аруог тоже, наверно, не ел. Она вспомнила, как он провожал её взглядом, полным боли. Ей было жаль, что она не смогла за себя постоять сама. Ей было жаль, что ему досталась такая слабая жена. Она до боли вонзила когти себе в руку, чтобы отвлечься от этих мыслей.
Время тянулось бесконечно. А новые зубы болезненно раздвигали дёсны, пробиваясь вперёд, спеша завершить её обращение. Чтобы через три дня советы смогли отправить на казнь Лунную жену, прошедшую все три ступени. И им незачем знать, что есть и четвёртая, завершить которую она успеет вряд ли.
К вечеру ей принесли еду, но она даже не дала им опустить её в яму, отказавшись. Аруог сказал, что они не могут обедать по-отдельности, иначе их Связь оборвётся. И хотя они провели прошлую ночь тоже отдельно, в глубине души Диана надеялась, что её родство с Ариан и превращение в Лунную жену помогут им сохранить брак.
После почти бессонной ночи на холодном жёстком полу, на второе утро заточения Диана услышала, как во дворе охранники взволнованно перешёптывались.
– Ну да, кто-то подбросил Главе писание из Лаан Гиугин. Океан свидетель, писанию тысяча лет. Древнее, как наши предки!
Ночь тридцать шестая
Маварэг проснулся чуть свет и первым делом спустился вниз и заглянул во внутренний двор. И только убедившись, что Рриану на месте, успокоился и попросил слугу приготовить завтрак.
Хотя подсказанная послом на площади идея изначально казалась ему удачной, теперь его начала беспокоить необходимость повторного сбора советов. Мааларр – хороший закон, один из самых жёстких в океане. Но законность смерти Лунной жены Главу волновала сейчас меньше всего. Как угодно, но эта Гаанэ должна была умереть до того, как завершит обращение. Когда они вели её в темницу, он заметил не только развитые перепонки на пальцах, но и длинные когти. Она завершила вторую ступень. Времени оставалось совсем немного, и промедление с советами может дорого ему обойтись.
Пока слуга готовил завтрак, Глава выплыл из магиу, чтобы посмотреть на пробуждающийся город. Его взгляд упал на исписанную иероглифами каменную доску, лежавшую прямо на пороге. Он поднял писание и стал читать, но чем больше он погружался в текст, тем больше изумлялся его содержанию. Он заплыл назад в дом, поспешил в свой кабинет и стал перечитывать. Ещё раз и ещё раз. Невероятно! Такое писание не могло просто так валяться возле его дома. Никому не нужное, подброшенное, словно оно ничего не стоило. Но Глава догадывался об истинной ценности попавшей к нему в руки доски. Если он правильно понял содержание этого писания, то у Лунной жены не было ни единого шанса на спасение.
Он с волнением приложил доску груди, подержал её так какое-то время и убрал в стол. Через день он покажет писание советам, и тогда Лунный наследник, наконец, лишится своей жены и силы.
Во время завтрака Маварэг возвращался в мыслях к своей находке, удивляясь собственной удаче. Когда слуга вернулся, чтобы убрать остатки еды со стола, Маварэг спросил у него:
– Гаанэ поела?
– Нет, господин, – виновато сказал слуга. – Она второй день отказывается от еды.
Маварэг зарычал.
– Хочет сохранить Связь! – процедил он сквозь зубы. – Подготовьте еду, я сам её отнесу.
Забрав у слуги тарелку с едой, Маварэг заплыл во двор и наклонился над темницей, в которой сидела Рриану. Девушка выглядела обессиленной и даже не подняла на него глаза. Он велел охране поднять решётку и спустился вниз к своей пленнице.
– Я принёс тебе еду, – сказал Глава, но девушка отвернулась от него, ничего не ответив.
Маварэг махнул охранникам. Они спустились, один из них схватил девушку и открыл ей рот, а второй взял у главы еду и стал насильно кормить пленницу. Она рычала, и отбивалась, и укусила, кормившего её охранника за руку. Тот закричал и схватился за кисть, из которой хлынула кровь. На его руке остались раны от острых, словно бритвы, зубов.
– Окрой ей рот, – приказал Маварэг державшему девушку охраннику. Тот снова надавил ей на щёки, и во рту Рриану блеснули новенькие и очень острые зубы Оиилэ.
Маварэг выругался. За ночь она завершила обращение! Он раздражённо бросил еду на пол.
– Проголодаешься, сама поешь. Со дна, как рыбы.
Убедившись, что охрана плотно закрыла решётку, Глава вернулся к себе в кабинет. Теперь, когда Лунная жена завершила третью ступень, найденное им утром писание было его единственной надеждой. Приплывший к нему посыльный отвлёк Маварэга от размышлений.
– Какие новости из Риа Ораил? – спросил Глава.
– Виан перейдёт в род Рэины через две луны, – ответил посыльный. – Я сам сегодня слышал, как Верховный жрец Анарэн назначал обряд.
– Туда ей и дорога. Пусть теперь они с ней мучаются. А что советы? Всех оповестил?
– Да, господин.
Ночь тридцать седьмая
Лэина с трудом поднялась с постели. Всё тело ломило, а то место, которого в день заключения Рриану в темницу касалось колье, жгло, словно к нему только что приложили раскалённое железо. Сегодня был назначен Большой совет племени, и она не собиралась его пропускать, даже если для этого ей пришлось бы добираться до магиу Главы ползком.
Она позвала служанку, чтобы та помогла ей одеться, накинула поверх строгого платья плащ и спустилась вниз, где её ждали отец и брат. Они взглянули на неё так, как смотрели на протяжении последних двух дней, с сочувствием, граничившим с жалостью. Лэине не
