Оккульттрегер - Алексей Борисович Сальников

Прасковью пристроили на табурете возле журнального столика, на котором в соломенной тарелке лежали вперемешку разные печеньки, стоял заварочный чайник. Светленький бухнулся на диван рядом с братом, русый пододвинул себе ногой лакированный стул рядом с Прасковьей, по-свойски положил ей руку на плечи:

– Поняла, что может быть, если будешь рыпаться? Так же вывезем и проучим, только все по жести будет, а не так вежливо. Знаешь, что нужно сделать? – спросил он же.

Прасковья, опустив глаза, покачала головой.

Русый слегка прижал Прасковью к себе:

– Да все просто, не обидим тебя. Не кисни. У тебя квартира, тебе такую не потянуть. Считай, сколько там за две комнаты. Коммуналка, все дела. Поменяемся на избушку в пригороде, сможешь на работу ездить оттуда без проблем. Свежий воздух, ЗОЖ. Найдешь себе какого-нибудь местного. Там запросы попроще. А?

Все трое смотрели крайне благосклонно на такую сделку и на Прасковью.

– Я не хочу, – ответила Прасковья.

Трое молодых людей разом зашевелились с одинаковым разочарованием на лицах. Бритый спросил с зевком:

– Тебя давно по кругу не пускали, что ли?

– Погоди-погоди, – вступился за Прасковью русый. – Не кошмарь малую. Сейчас мы немного подумаем и придем к решению? Так ведь? Так?

Прасковья почувствовала его близкое дыхание, будто была замерзшим стеклом, которое он нежно отогревал. Она снова смотрела в его очки и думала, что он попробует зажать шею в локтевой сгиб, чтобы начать мутузить по лицу другой рукой. Она твердо поняла, что именно так он и планирует начать, когда снаружи донесся звук радостного собачьего визга. Звучало это так, словно сторожевой пес разом увидел своих маму, папу, братьев, сестер и собачьего Деда Мороза. Тревога мелькнула в глазах русого. Он отпустил Прасковью, развернулся в сторону входа, приподнялся навстречу стремительно вошедшему в дом Олегу. За чертом шла собака, свободная не только от цепи, но и от ошейника, дышала от радости.

Олегу, как всегда, было на вид лет сорок или чуть меньше. Коротко стриженный, с тяжелой челюстью, глубоко посаженными глазами, он казался киношным офицером в штатском, и на нем были черные джинсы, клетчатая рубашка с длинными рукавами, зеленая, которая на любом другом смотрелась бы нелепо, а ему очень шла.

– Здорово, пацаны, – сказал начальник и почесал живот, оглядывая троих парней таким взглядом, словно они были тремя одинаковыми пирожками на тарелке, а он не знал, с какого начать перекус.

Выбор пал на ближайшего к нему русого. Бес протянул ему руку. Русый дернулся было в ответном жесте, но спохватился, глянул на друзей и лениво спросил:

– А ты кто?

Тон, каким был задан вопрос, подразумевал не имя незнакомца, не то, как гость тут возник. Как поняла Прасковья, русый спросил: «Ты кто по жизни?»

Подобная интонация настолько не понравилась Олегу, что лицо его стало сильно похоже на лицо Эда Харриса на церемонии «Оскар», когда зал, полный кинодеятелей, поднялся в память жертв маккартизма, а Эд Харрис остался сидеть. Это сходство длилось какой-то миг, потом очки русого упали на колени Прасковьи, а русый кувыркнулся в сторону дивана, из обеих ноздрей обильно лилась кровища. Братья собрались вскочить, но черт, игриво грозя пальцем, игриво же произнес: «Не-не-не», – и оба осели на диван.

– Не боись, не сломал, – сказал русому Олег.

Он повернулся к Прасковье и спросил:

– Обижали тебя?

– Вот этот, которого ты уже отоварил, и выделывался больше всех, – показала Прасковья.

Черт схватил стул за спинку и несколько раз приложил им русого.

– Как все грустно у вас, ребята, – сказал он, отпыхиваясь.

Трое молодых людей в ожидании смотрели на него, боясь пошевелиться.

– Страшно? – догадался черт. – А ведь там, куда вы попадете, таких, как я, половина камеры будет. Прикиньте, как плохо заниматься тем, чем вы занимаетесь. Для вас же плохо.

Казалось, что Олег затосковал вместе с молодыми людьми, потер подбородок, косясь на собаку, что преданно заглядывала ему в глаза, будто собаке и сказал, сопровождая слова выразительными кивками:

– В город я вам возвращаться не советую, там вас ждут уже. С одной стороны, полиция. С другой… ну вы ведь сами по себе были? А зря! Есть люди, с которыми всегда нужно делиться, если крыши нет. Понятно, что вы решили, будто вы сами себе крыша. Опрометчивость по молодости простительная, как по мне. Но не все считают, как я, некоторые думают иначе. Так что вам выбирать: сидеть, побегать, договориться. А собачку я забираю в счет морального ущерба. Да, собачка?

Он ухватил псину за уши и стал трепать, уткнулся лбом в ее лоб и застонал от нежности, та заскулила в ответ. Похитители Прасковьи смотрели на это стеклянными от страха глазами. Не в силах наблюдать эту растерянность, Прасковья аккуратно переложила очки русого со своих коленей на столик, поднялась, намекая черту, что пора уходить. Олег согласно кивнул и качнул плечом, предлагая Прасковье следовать за ним.

Разделенные собакой, Олег и Прасковья прошли по уличному мраку к машине черта, оставленной в двух домах от злополучной избушки.

– Ты один приехал? – вскрикнула Прасковья, почувствовав запоздалый страх за черта.

Олег ухмыльнулся:

– А чего тут?

Он открыл для собаки заднюю дверь, и та послушно залезла на заднее сиденье. Прасковья села рядом с Олегом. Он завел автомобиль, и они неспешно тронулись по жутковатой в свете фар грунтовке с еще более жутковатыми обочинами: выхваченные ближним светом фрагменты пейзажа совсем не радовали глаз, казалось, что начальник везет Прасковью по перерытому экскаватором кладбищу, на котором кто-то поставил заборы, воткнул кусты защитного цвета, расставил приземистые жилища.

– Вы, мужики, все одинаковые, – что люди, что бесы, что херувимы. Всё какая-то дурь, – сказала Прасковья.

– О, так ты забыла уже! – понял черт. – Тогда есть повод похвастаться еще раз! Что мне эти пацаны? Вот когда тяжелую кавалерию видишь, а она в твою сторону движется, движется, а потом, знаешь, начинает ускоряться, и такой гул незабываемый. Вот после такого, если приснится, действительно просыпаешься под впечатлением. А еще было, что я по делам выехал в пригород Дрездена накануне бомбардировки. Пионерский костер величиной с город. Вот это страшно.

– Страшно, когда ты переживаешь атаку кавалерии, бомбардировку, а в итоге тебя местная гопота одним ударом ножика в ад отправляет. Не находишь, что именно это страшно? И мало что страшно, а еще и тупо.

– А что не тупо? – улыбнулся Олег. – Вся эта затея тоже тупая была изначально, это не значит, что в ней не стоило участвовать. Попытаться изменить мир к лучшему. Хотя что мы в итоге имеем? Ты не первая у них. Тем, кто от них пострадал, вряд ли вернут жилье. А если и вернут, то уже те пострадают, которые у этих хануриков квартиры купили. Если этих троих