Нерушимый 3 - Денис Ратманов
Это доконало Кирюхина, он размахнулся и отвесил Санычу затрещину. Точнее попытался. Димидко отбил удар. Киря не унимался, попер на него, был отброшен и не удержал равновесие, упал на спину и закопошился, как перевернутый жук. Шпала, растерянно стоящий в сторонке, бросился на Димидко — защищать начальствующего собутыльника. Мелкий и лысый, он прыгал на Сан Саныча, как взбесившийся мяч, Димидко только и успевал отмахиваться — ну не бить же старика?
Матвеич побежал их растаскивать. Кониченко трактовал его инициативу по-своему, подумал, наверное, что ветеран хочет помочь Димидко запинать Кирю и Шпалу, ринулся наперерез и как двинет Матвеичу в челюсть! Колесо стартанул на выручку приятелю, зарядил Коню в солнечное сплетение. Основной состав не стерпел унижения, побежал на подмогу своим, и началась мясорубка.
Напряжение, которое копилось несколько дней, наконец нашло выход. «Балласт» участвовал весь. Запасные предпочитали наблюдать со стороны, втайне сопереживая нам, такова уж природа советского человека: поддерживать слабого.
Били самозабвенно, с удовольствием, и все равно кого, своих или чужих — так выходили негодование и ярость. Я уворачивался от вражеских ударов и ронял противников на землю, ощущая себя спартанцем, сдерживающим лавину персов.
Сколько длилась заруба, сказать трудно. Отрезвил нас голос из громкоговорителя:
— Немедленно разойдитесь! А то я вызову милицию!
Истерично заверещал свисток, и кто-то словно нажал на кнопку «стоп». Отошел в сторону Димидко, вытирая кровь с разбитой губы. Колесо отполз на четвереньках. Гордо удалился Игнат, сияя фонарем под глазом. Противники тоже ковыляли прочь, кто-то — согнувшись, кто-то — сплевывая кровь. И только Конь все валялся. Что интересно, Кирюхина и след простыл, а в громкоговоритель орал Шпала:
— Устроили мне тут хоккей! Ледовое побоище! Ни стыда, ни совести!
Игроки «Балласта»… Бывшие игроки бывшего «Балласта» отошли, Димидко остался, начал что-то объяснять Шпале, который и сам все видел. Кирюхин, видимо, пил корвалол в санчасти и жаловался врачихе, что его никто не любит и не ценит.
— Ну что, валим? — спросил Жека мрачно.
— Да, — вздохнул Матвеич.
Адреналин еще бурлил в его крови, и он, как и многие из нашей команды, пока не осознал, что его выперли из «Динамо».
— Суки, — проговорил Микроб, потирая ушибленную челюсть.
Мы молча прошли в раздевалку, молча переоделись. Сложили форму кучей на скамейке. Клык уселся на край скамьи и вперился в телефон.
— По-хорошему надо все это сдать, — проговорил Матвеич и поморщился, как от пощечины. — Кто сможет это сделать? Я — нет. Еще сорвусь.
— А меня стошнит прямо им на стол! — высказался Микроб.
— И я сорвусь, — признался Погосян.
У всех у них, и у меня в том числе, рухнуло ближайшее будущее. И если молодняк еще мог устроиться в команду средней руки и сделать карьеру, то ветеранами заинтересуется разве что какое-нибудь лиловское «Динамо», что для игроков такого уровня — днище. Тем более когда не так давно у тебя было все, а теперь ты вынужден влачить жалкое существование и смотреть, как восходят другие звезды, когда твоя давно погасла. Это на Западе и в моей России профессиональные футболисты купаются в роскоши, а здесь — да, живут безбедно (вспомнилась машина Жеки), но разве что на пике карьеры.
О себе я старался не думать. Стоило представить, как плетусь на вокзал и еду обратно в Лиловск, тошно становилось. Это, можно сказать, — возвращаться на щите.
— Давайте прямо тут оставим, — предложил Игнат. — Никто нам ничего не предъявит. Как они с нами, так и мы с ними.
В принципе, мог бы я отнести форму завхозу, но не стал.
— Саныча ждать будем? — спросил Матвеич. — Напишу ему, вдруг тоже решит свалить.
Димидко ответил, что освободится не ранее чем через час и просил подождать его, если мы сможем, в ресторане «Гол». Команда единогласно проголосовала за то, чтобы ждать. Как будто от нашего бывшего тренера что-то зависело.
Переодевшись, мы отправились прочь.
Отойдя от крытого футбольного манежа, загораживающего стадион «Динамо», я обернулся, чтобы рассмотреть его получше. В моей реальности этот стадион сбросили с парохода современности, а на его место приземлилась гигантская летающая тарелка или скорее люстра — ВТБ-арена. В этой реальности стадион тоже реконструировали, но теперь он более напоминал Колизей. Осталась монументальная колоннада на входе, добавились трехметровые статуи легендарных Яшина и Бескова, стоящих боком и жмущих друг другу руки таким образом, что под ними образовывалась арка, через которую все проходили.
Еще добавились три каменных яруса с арочными застекленными пролетами, закругленная белая крыша, которая, я читал, с мая по сентябрь складывалась наподобие крыши кабриолета. Я сунул телефон Погосяну.
— Сфотографируй меня на фоне Яшина, в арке, — попросил я. — Теперь неизвестно, когда я сюда попаду.
— А какие у тебя планы? — спросил Микроб.
— Да никаких, — ответил я, замер, чтобы Погосян меня сфотографировал, и продолжил: — Поеду в Лиловск, попытаю счастье там.
— А там есть футбольная команда? — скривился Жека. — Это же…
Игнат толкнул его в бок, и он придержал эпитет, сказал мягче:
— Там же все кривоногие, и толком не разовьешься.
— Ты же лучше меня знаешь, что в высшей и первой лиге нам ничего не светит, там заявочное окно уже закрылось. Так что остается пытать счастья только во второй.
— Да, это попадалово, — опустил голову Жека.
— Меня в ЦСКА звали еще когда я в основе «Динамо» был, — вздохнул Игнат, — но на меньшую зарплату. Теперь не знаю, возьмут ли. Резко им тогда ответил.
— Ага, ты резкий, как понос, — поддакнул Жека. — Да и если возьмут, до лета все равно не заиграть.
— Не возьмут, — покачал головой Игнат. — Не умею я с людьми знакомиться, сразу руки чешутся дать в табло.
— Дал в табло начальнику ЦСКА? — изумился Мика.
Все мы остановились, не доходя до подземного перехода, уставились на Игната. Неужели он совсем отбитый?
— Не дал, к сожалению, но обложил. Посчитал, что он оскорбил меня таким предложением.
— Зазвездился пацан, — с укором сказал Матвеич. — На скамейку запасных основного состава сел, три гола забил, а поди ж ты — звезда во лбу.
Игнат пропустил реплику мимо ушей и продолжил:
— Говорю же, не умею. Вон, Жека у меня единственный друг, и хэзэ как он меня терпит.
— Эту твою черту характера я тоже оценил, — усмехнулся я. — Наше первое знакомство было…
— Близким! — захохотал Игнат. — Ты обниматься полез!
— Да у нас у всех знакомство друг с другом было специфическим, — сказал Матвеич, спускаясь в подземный переход. — Знали бы вы, как мне хотелось
