Чернобуров: Новая жизнь - Александр Майерс
— Каким образом? — уточнил я.
— Взял часть дел на себя. За процент от прибыли, само собой. Хотя бы наша служба извоза опять стала приносить доход, в отличие от всего остального! А я в первый месяц уже думала, что все развалится…
Я сделал мысленную пометку, что нужно обязательно взглянуть на документы и лично проверить, как работает служба извоза.
— Что он попросил за помощь, кроме процента? — спросил я.
— Меня, — вмешалась вдруг Людмила. — Он хочет, чтобы я стала его второй женой.
— Вот как. И ты согласилась? — я перевел взгляд на маму.
Вопрос прозвучал осуждающе, хотя не имел в виду ничего такого. Но мать все равно обиженно передернула плечами.
— Что мне оставалось? Никто другой не горел желанием нам помогать. Никто не знал, очнешься ли ты когда-нибудь. А две женщины не могут управлять родом. Нам нужен был мужчина…
— Одно мгновение. То есть Боровин хотел еще и взять нашу фамилию? Влиться в род Чернобуровых? А как же покровители? Что сказал бы Боров? А наша Лисица? Она бы приняла его?
— Мы только вскользь говорили об этом с бароном, — сказала мама. — А уж с покровителями тем более не обсуждали. Но я думаю, Чернобурка могла бы и принять, с учетом ситуации. Насчет Борова не берусь судить.
Я про себя согласился, что Лисица могла бы и принять Леонида Семеновича. Лучше слабый престарелый маг, чем вообще никто.
— Чтобы ты знал, Гоша… — продолжала Светлана Григорьевна, — я не хотела отдавать Людочку за него. Еще и второй женой, какой позор для дочери графа! Я рассчитывала, что найду более выгодную партию для твоей сестры… или для себя, — смутившись, пробормотала мама. — Но достойных предложений не поступало. Другие семьи понимают, в какой мы ситуации. Им нет смысла брать на себя обязательства. Проще дождаться, когда мы обеднеем и начнем распродавать имущество.
Я понимал, о чем говорит мама. Одно дело взять в жены вдову графа, у которой есть доходное имущество, фамилия и богиня-покровительница. В этом случае придется считаться с ними обеими. И совсем другое дело — принять в свой род женщину, у которой ничего не осталось, кроме красоты и, быть может, чувства собственного достоинства.
— Я все понимаю, мама. Не переживай. Официальная помолвка Боровина и Людмилы состоялась? — спросил я.
— Нет, я оттягивала как могла, — вздохнула мама. — Похоже, он как раз за этим и приехал.
— Хорошо. Сейчас мы с бароном все обсудим. Людмила, ты его любишь?
— Что? Нет, конечно! — миловидное личико сестры раскраснелось от смущения и возмущения. — Он же старый! И у него уже есть жена. Не хочу быть младшей!
— Значит, вопрос закрыт. Помолвки не будет.
В комнату как раз вернулась Ульяна с моей одеждой — черная рубашка и костюм с серебристыми пуговицами. А также черные носки, трусы и серебристый галстук.
Черный и серебряный — цвета рода, в тон шкуре нашей покровительницы.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Дорогие, оставьте меня. Нужно скинуть эту пижаму и одеться как подобает.
— Ты справишься сам? — спросила мама.
— Ульяна поможет.
Надо было видеть, как вытянулось лицо Светланы Григорьевны, как расширились глаза Люды и стали пунцовыми пухлые щечки Ульяны. Я единственный в комнате оставался невозмутим.
— Ну не буду же я просить тебя или Людмилу, — развел я руками, отвечая на немой вопрос матери. — Любезная Ульяна, вы не против помочь мне переодеться?
— Как прикажете, господин, — пролепетала служанка, опуская свои красивые глазки.
— Сынок, ты, конечно, уже взрослый, но… — пробормотала Светлана.
— Да что у вас на уме, дамы? Мне просто нужна помощь с переодеванием, ничего пошлого. На постельные утехи сейчас нет ни сил, ни времени. Барон ждет.
На такую откровенную отповедь Светлана Григорьевна не нашлась что ответить. Под вопросы Людмилы о том, что я имел в виду под постельными утехами, они вместе покинули комнату.
Я встал с каталки, доковылял до кровати и сел на нее. Ульяна, розовея и пряча глаза, помогла мне снять пижаму. Мы с ней оба впервые увидели мужское достоинство Георгия Чернобурова, и должен признать, я был приятно впечатлен. Что уж говорить о скромной служанке.
Но, как я и сказал, сейчас было не до секса. Может быть, вечером, если приду в себя…
Через несколько минут я был готов. Ульяна помогла мне спуститься на первый этаж — покои Георгия располагались на втором, а на лестницах здесь не было пандусов. Хорошо, что ступеньки оказались достаточно широкими и невысокими.
— Дальше сам, — сказал я, когда мы подъехали к гостиной. — Возвращайся к делам.
— Да, ваше сиятельство, — поклонилась Ульяна и ушла.
Я не удержался и посмотрел ей вслед. Хороша…
Но хватит о женщинах. Пора заняться делами рода — теперь уже моего рода.
4
Гостиная была просторной, отделанной в том же дворцовом стиле, что и весь дом. Высокие окна, обрамленные черными с серебром портьерами. Массивная деревянная мебель и широкий камин, над которым висел семейный портрет — мы с отцом и Люда с матерью.
— Извините, что заставил ждать, ваше благородие, — сказал я, въезжая в комнату. — Как видите, есть затруднения.
Леонид Семенович при виде меня поднялся и отвесил короткий поклон. Невысокий, полный мужчина с седыми кудрями и блестящей лысиной на макушке. Он носил круглые очки без оправы и дешевый бордовый костюм, который смотрелся на нем так же изящно, как на свинье. Пахло от барона тоже не лучшим образом. Я едва успел въехать в комнату, как сразу ощутил спертый запах его пота.
Одна мысль о том, что этот человек станет мужем Людмилы, вызывала негодование.
— Здравствуй… те, ваше сиятельство, — может, и вонюч, но хоть немного соображает. — Как хорошо, что вы пришли в себя! Очень рад! Надеюсь, что так же скоро встанете на ноги!
— Спасибо, — я подъехал к столику, за которым сидел барон, и жестом подозвал слугу.
Лакей, который до этого стоял у окна, подошел:
— Чаю, ваше сиятельство?
— Половину чашки. А затем оставь нас.
Ради соблюдения этикета мы с Боровиным несколько минут поговорили ни о чем. Он выразил пустые соболезнования по поводу гибели моего отца, обсудили погоду и новости большой политики, которые сейчас меня мало интересовали. Попытка убийства принцессы Кречет японскими агентами, конечно, звучит дико, но никоим образом меня не касается.
— Перейдем к делу, Леонид Семенович, — я отставил пустую чашку. — На каких условиях вы взяли в управление «Красноярский извоз»? — так называлась наша служба.
Барону сразу стало неуютно. Он поерзал на софе и натянуто улыбнулся:
— Пятьдесят процентов от прибыли. Понимаю, это много, но так мы договорились с вашей матушкой: я веду все дела, а она лишь получает дивиденды.
— Вы заключали договор?
— Конечно!
— Прекрасно. Вы приехали на машине?
— Да…
— Поедем в депо, посмотрим, как идут дела.
— Сейчас? — изумился Боровин.
— Да. По дороге я как раз успею изучить договор.
— Послушайте, мне некогда, — сказал Леонид Семенович. — И вообще, я приехал по определенному вопросу!
— По какому?
Боровин насупился и провел рукой по серым кудрям:
— Думаю, мне лучше обсудить это с вашей матерью.
— Ни в коем случае. Отныне все вопросы нужно обсуждать со мной. Глава рода — я, не моя почтенная матушка, — я сложил пальцы в шпиль (или «домиком», как еще называют этот жест). — Итак?
— Кхм. Кхм-кхм, — прокашлялся Леонид, глядя на мой перстень. — В общем, я хотел обсудить помолвку с вашей прекрасной сестрой, Людмилой Петровной.
— Я так и предполагал. Леонид Семенович, с какой стати вы решили, что имеете право свататься к моей сестре? Да еще и предлагать ей, даме из графского рода, место второй жены?
— Что⁈ — возмутился Боровин и даже чуть не уронил чашку. — Но мы обсуждали это с вашей матерью!
— Ну и что? Я задал вопрос, барон — почему вы вдруг решили, что можете унизить мою семью подобным образом?
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — возмутился Боровин и даже подскочил, толкнув столик. Фарфор жалобно звякнул.
— Прекрасно понимаете, — сказал я, не спуская глаз с Леонида. — Сделать дочь графа второй женой барона — значит опозорить ее. Я отвергаю ваше предложение о помолвке.
— Да что ты… ты… вы… себе позволяете! — бедолага не мог определиться, как ко мне обращаться. — Была договоренность! Вы не имеете права так просто все отменить! Это оскорбительно и может привести к последствиям!
Боровин добавил в голос хрипотцы и навис надо мной. Видимо, пытался показать, кто здесь настоящий глава своего рода, а кто — жалкий подросток в инвалидном кресле.
Не на того напал,
