Цепной Койот. Книга 2 - Кира Иствуд
Уже стемнело, люди попрятались в дома, на улице я заметил только старого школьного завуча, бредущего к магазину. Прошмыгнул мимо, он и ухом не повёл. Глуховат был.
Вскоре дома остались позади, вперед потянулась дорога вдоль кромки леса. Я пробирался по ней через снежные сугробы, уши у меня совсем онемели, на ощупь стали точно ледышки. Но мама часто говорила, что я не мерзлявый, что закалка у нашей семье в крови, а значит, какой-то дурацкий холод меня не обыграет. Может, мама меня за поворотом ждёт? Может, её просто не пускали, а она тут, приехала на мой день рождения?
Пригляделся к деревьям, шепнул:
— Мама… — и громче: — Мама!
В ответ ветер покачал кроны, подул в спину, подгоняя. Ветер был на моей стороне, только холода в нём было слишком много. Сначала я двигался вдоль дороги, но потом испугался, что какая-нибудь машина может высветить фарами, и зашёл в лес. Звуки деревни тут же стихли, точно их стеной отгородило, и даже ветер, запутавшись в ветвях, поутих. Стало будто теплее.
Я зашагал бодрее, стараясь не терять из виду дорогу. Она должна была вывести меня к городу. Если надо — неделю буду идти! Ради успокоения я похлопал себя по карманам, где хранились припасённые с завтрака сушки. Как-нибудь продержусь, не такое большое дело. В городе к любому милиционеру подойду, он меня к маме вернёт. Я и адрес и фамилию — всё знаю, только бы добраться раньше, чем отец спохватится. Понять бы, зачем я ему сдался? Зачем вообще дети рядом нужны, если их не любишь? Если тебе от них одно расстройство? Если чашки да рюмки важнее, почему бы не накупить их побольше, а детей оставить в покое?
Вслед за ушами онемели щёки и нос. Покалывало губы. Я выдохнул на ладони паром, потёр локти. Пальцы гнулись как оловянная проволока. Идти становилось труднее, стучали зубы. Но я уже решил — умирать буду, но не вернусь. Уж лучше так, в лесу с волками, чем обратно.
Вдруг снова налетел ветер, донося до ушей неясный звук. Я затаился, прислушался.
— Ау-у! Помоги-ите… — голос был тонкий, надтреснутый. Я потоптался на месте, не зная, что решить.
“Подожди ещё немножко, мама”, — попросил, прежде чем двинуться на звук. Я хотел только посмотреть, не показываясь. Но ещё прежде чем подошёл, голос меня заметил:
— Кто тут!? — крикнул испуганно. Наверное, снег меня выдал. Оказалось, голос шёл из ямы в человеческий рост, может, выкопанной для охоты или ради забавы. На дне, обхватив себя руками, стоял мальчишка в пузатом пуховике, на вид — младше меня, испуганный, насупившийся, с опухшими от слёз веками. Губы у него были синие, точно перемазанные черникой, а на самом деле — обкусанные холодом.
— Ты к-кто? — спросил мальчик, задирая голову. Волосы топорщились из-под шапки рыжими иглами. — Откудова тут. Случаем не оборотень?
От такого предположения я слегка опешил, даже задумался на секунду. Спросил, хмурясь:
— С чего ты взял?
Мальчик смотрел настороженно, приглядываясь. Видно было, как ему страшно, но ещё страшнее было, что я решу уйти.
— Бабушка говорила, что ночью по лесу оборотни бродят. А ты в одной рубашке, посреди леса. Так что, ты один из них?
— А если бы был, думаешь признался?
— Это вряд ли, — вздохнул мальчик.
Мне вдруг до ужаса стало жаль, что я в самом деле не оборотень и не умею оборачиваться в волка. Волки, должно быть, никогда не мёрзнут, шкура у них толстая и тёплая. И можно бежать, куда глаза глядят. Хоть к маме, хоть куда…
— А оборотни всегда знают, кто они? — с надеждой спросил я.
— Скорее всего, но я теперь вижу, ты всё-таки человек. Я тебя вспомнил, ты из нашей деревни, да и глаза у тебя вон — красные от слёз. А оборотни не плачут.
— Кто это тут плакал? — вскинулся я. — По себе не суди, малявка. Я расчесал просто. А вот ты — развесил нюни. Кричишь: "помогите", зверьё привлекаешь. Кто знает, может медведя разбудил!
Мальчик от такого заявления совсем раскис.
— Не трусь, — хмыкнул я, а у самого голос дрожал от холода. — Сейчас мы тебя отсюда мигом вытащим. Как тебя звать, кстати?
— Гена, но все зовут Грач, по фамилии. Правда, вытащишь?
— Не сомневайся! А как в яму угодил, Грач?
— Я собаку свою пошёл искать. Она в лес убежала. Но заплутал, и вот. Ты только не уходи, ладно?
— Эй-эй, сопли-то подбери! Никуда не уйду, пока тебя не вытащу.
Я огляделся, в поисках палки побольше. Но снег замёл землю, а что не замёл, то вечер спрятал под тенями. Оставался ещё один вариант, но ему внутри всё противилось, отнекивалось.
— Ну, что там? — взволнованно спросил Грач, и я, сдавшись, стал разматывать мамин шарф.
— Эй, держи крепко, — я скинул ему один конец, а за другой стал тащить.
Ноги скользили по снегу, ткань жалобно трещала, из ямы доносилось пыхтение и вот голова мальчишка показалась на поверхности…
* * *
Вечернее небо было усыпано звёздами. Заснеженная земля тонула в тенях. Алек, чертыхаясь, брёл по перекопанной шинами дороге, то и дело останавливаясь и вглядываясь себе под ноги, пытаясь отыскать следы Павла в месиве из гравия и льда.
“Насколько безголовым надо быть, чтобы в такой холод убежать из дома?” — ругался Алек себе под нос. — “Совсем не думает о родителях? Как они восприняли его побег? Небось, места себе не находили…”
От злости на Павла хотелось что-нибудь сломать. Тот уже дважды ускользал от Алека. Стоило приблизиться, как воспоминание менялось и поиски приходилось начинать сначала.
Сколько времени он тут находится? Может быть, час, а может быть, несколько дней, вполне возможно, что иллюзии живут по собственным законам. Оставалось надеяться, что дни в реальности не успели улететь вперёд и время есть.
Алек перешагнул очередной раздавленный колесами сугроб, когда вдруг заметил, что следы уходят в лес. Стоило зайти за деревья, как до ушей донеслись голоса, а вскоре обнаружился
