Омут - Снежана Каримова
Но нет, скорее всего, это просто одиночество, которое уже невозможно было выносить.
Ей требовались перемены.
И Цвета возвращалась мыслями к бабушке-знахарке…
Глафира секунду глядела на внучку, а потом резко наклонилась вперед и прихлопнула ладонью чашку. Пальцы с черными земляными ободками вокруг ногтей по-птичьи обхватили тонкий фарфор, и Цвета вздрогнула, решив, что чашка сейчас сомнется сотней трещинок, как пустая яичная скорлупа. Стебель чайной ложечки торчал между сухих коричневых пальцев, точно копье, пронзившее жертву.
Бабушка вдруг повернулась к холодильнику:
– А ты помалкивай!
Зачем она обращалась к нему? Там кто-то был? Бред.
Глафира вновь посмотрела на внучку – сурово, колюче – и прошипела сквозь зубы, словно выходил воздух из проколотой шины:
– Тебя должны полюбить добровольно! Иначе не будет счастья!
Цвета пружиной взвилась из-за стола, а бабушка тут же выпрямилась, лишь звякнула тревожно ложечка в многострадальной чашке.
– А я счастья и не прошу! Хочу только, чтобы со мной кто-то был! Я устала! Мне одиноко! – выпалила Цвета и сама испугалась своего громкого голоса.
Мама сейчас бы не узнала ее. Окружающие всегда говорили, что ее девочка слишком замкнутая, слишком тихая.
Глафира покачала головой и опустилась на табуретку, по-прежнему не убирая ладонь с чашки.
– Мама твоя тоже так говорила…
Все, с нее хватит! Цвета резко вышибла из-под бабушкиной руки чашку с чаем. Малиново-красная вода зловеще растеклась по белой клеенке.
– Да мама своих собак любит больше меня! Как будто я у тебя многого прошу! Чужому ребенку ты помогла, я знаю! А мне – не желаешь! Откупаешься деньгами!
Слезы стыда, обиды и злости обожгли Цвете глаза. Она кинулась к двери, вернее, сделала пару шагов в тесном коридоре, сунула ноги в ботинки и вылетела из квартиры, даже не завязав шнурки.
Уже на улице она все-таки привела себя в порядок, дрожащими пальцами еле справившись со шнурками, а когда выпрямилась, снова увидела кудрявую незнакомку. Та все сидела на скамейке у второго подъезда и теперь с любопытством глядела на нее.
Цвета, еще рассерженная на бабушку, не стала отводить взгляд и с вызовом посмотрела на девчонку, которая уже не напоминала лучик света.
На вид незнакомка казалась ее ровесницей. Часть волос была закручена на макушке пучками-рожками, а распущенные пряди отливали неприятным зеленоватым оттенком – видно, дешевый шампунь оказался слишком ядреным. Да еще из локонов тут и там торчали сухие стебельки и листья. Выглядело весьма необычно.
Одета незнакомка была в поношенную синюю толстовку не по размеру и черные линялые джинсы. Даже кроссовки ее теперь не казались такими уж белоснежными.
В другое время Цветана просто бы прошла мимо, но сейчас, взвинченная неприятным разговором с бабушкой, сердито бросила незнакомке:
– Чего?
Девчонка удивленно вскинула зеленоватые брови.
– Это ты мне? – уточнила она.
– А ты еще кого-то видишь? – пробурчала Цвета.
– А ты, значит, видишь меня? – с интересом уточнила девчонка.
– Больная, – пробормотала себе под нос Цвета и пошла к остановке.
– Постой! – незнакомка сорвалась со скамейки и подскочила поближе. – У меня к тебе встречный вопрос. Откуда оно у тебя?
– Что? – не поняла Цвета, замедляя шаг.
– Тело.
– Больная, – повторила Цвета, но вопрос незнакомки холодным камушком упал внутрь.
Почему она это спросила? И почему Цвете этот вопрос на самом деле не показался бредовым? Пальцы снова задрожали, и Цветана досадливо сунула руки в карманы ветровки.
– Тебе помочь? – спросила незнакомка, продолжая семенить рядом. – У тебя внутри омут. Уже глубокий.
– Какой такой омут?
Цвета сама не знала, зачем это спросила. Нужно было быстрее идти к остановке, где людей побольше, – уж слишком подозрительно вела себя настырная девчонка. Мама учила, что с такими людьми надо говорить тихим спокойным голосом. И линять побыстрее.
– Омут… Как бы тебе объяснить, – задумалась незнакомка. – Он из тоски, отчаяния, горечи…
Цвета снова сбавила шаг, будто придавленная словами рогатой девчонки.
– Безысходности, обреченности, уныния, обиды, боли… – чеканила незнакомка.
– Хватит, – глухо сказала Цвета.
И почему-то остановилась, словно желая, чтобы странная собеседница дала ей лекарство, ведь она угадала все ее чувства. Она увидела в ней омут.
– Так что тебя гложет? – спросила рогатая.
Цвета заглянула девчонке в глаза. Они были ярко-зеленые, словно ряска. Цвета вновь разозлилась. Чем ей поможет эта встречная с улицы?
– Ты психолог, что ли? – фыркнула она. – Или сектантка? Конечно, внутри меня омут! Ты не знаешь, что со мной происходит! Отца я не видела, мама вся по уши в работе, бабушка – это тупо конверт с деньгами! – Она говорила все громче, не заботясь о случайных прохожих, да никого и не было на этой тихой улочке. – Ты ничего не знаешь! Не знаешь, как мне тяжело!
– А что ты для себя делаешь? – спросила незнакомка с любопытством врача-исследователя, собирающего анамнез. – Чем ты засыпаешь омут?
Цвета оторопела, потом вздохнула: даже крик ее не замечают. Но она задумалась над словами рогатой.
«Чем засыпаю?» В голове мелькнул образ Антона. Ее несбывшиеся фантазии. И обида на бабушку показалась Цвете черной водой этого самого омута.
– Я пришла к бабушке, – прошептала она.
– Но та тебе отказала, – кивнула незнакомка и вдруг добавила весело: – Тогда я тебе помогу!
Цвета нахмурилась. Эта чудная шла за ней, выспрашивала ее, а теперь предлагает помощь? Наверняка ей что-то нужно. И Цвета машинально глянула на руки рогатой в поисках визитки какого-нибудь центра. А потом, словно внутри разжалась пружина, она отбросила подозрения и сказала, точно бросая вызов:
– Ну помоги!
Терять ей было уже нечего.
– Есть что-то острое? – деловито спросила девчонка. – Ножичек? Иголка?
– А зачем? – не поняла Цвета.
– Тебе же приворот нужен?
Цветана остолбенела: откуда незнакомка это знает? Подслушивала под окнами? Неужели Цвета так громко кричала?
Она медленно кивнула.
– Да, нужен.
Но приворот на крови? Ей попадались только жуткие варианты на менструальной. Цвета тогда сразу закрыла вкладку с текстом. Нет, так привязывать к себе Антона она не хотела.
– У меня его фотография есть, – сказала Цвета. – Скачала из интернета и распечатала. Еще есть его карандаш, я попросила специально перед последним уроком и убежала с ним, чтобы не забрал обратно. А вот волосы, ногти и всякое такое раздобыть не смогла.
– А что-то острое? – упрямо повторила незнакомка. – Нужна кровь. Твоя. Понимаешь, надо живое. На фото и забытые карандаши нашептать может разве что шарлатанка.
Цвета сморщилась, как перед чихом, и вдруг подумала, что до сих пор не знает имени этой рогатой девушки. Ничего о ней не знает.
– Так кто ты такая? – спросила она.
Рогатая хитро глянула на нее глазами-болотцами.
– Бесёна. Но люди обычно зовут меня просто бесом.
* * *
Глафира сначала порадовалась, что разговор с внучкой вышел коротким. Она вытерла с клеенки и с пола красные лужицы разлитого Цветой чая. Капли походили на кровь. Чайный пакетик она кинула в мусорное ведро, туда же отправились и круассаны. Закончив с уборкой, Глафира выглянула в окно.
У дома никого не было, но наверняка внучка где-то рядом: небось дуется, ходит кругами по двору или сидит на соседней скамейке, думает, как к бабке подступиться. А может, вырвала в приступе ярости бархатцы, те, в углу, которые из окна не видно. Не уйдет она так просто, не уйдет, но надо было дать ей время остыть.
Наконец Глафира сунула ноги в галоши и без куртки вышла на крыльцо, осматриваясь по сторонам. Внучки не было.
Неужели она так быстро сдалась?
Глафира торопливо зашла за угол дома и увидела, как Цвета идет к остановке.
Она окликнула ее. И еще раз. Но внучка не обернулась.
Глава 3
Шпротная незнакомка
6 октября
Хотя День и сказал Ночке, что ему нужно скорее домой, но сам пошел длинным путем.
Пропавшая девчонка с того объявления не выходила из головы. А вдруг она вправду наложила на себя руки? Однако версия Ночки казалась более правдоподобной: зависла на даче своего дружка, устроила бойкот родителям и отключила телефон. Было в этой девчонке нечто
