Денис Луженский - Тени Шаттенбурга
Глядя на жену, Ругер в который уже раз подумал, что преимущества браков по расчету все-таки слишком преувеличены. Увы, три десятка лет назад эта простая истина не казалась столь очевидной. Тогда у него от всех богатств остался только титул: поместье, и без того не из крупных, было заложено и перезаложено папашей-кутилой, отдавшим Богу душу прямо в кабаке. Зато у отца Марты, купца Вернера, который и ссужал Глассбахам, деньги имелись; а еще имелась дочка на выданье и огромное желание хоть плечом прислониться к родовому гербу, пусть и захудалому. Так и решилась судьба Ругера фон Глассбаха, восемнадцатилетнего провинциального дворянина. А какие были мечты!
«Стерпится – слюбится», – говорила мать. Черта с два! Хорошо хоть, Бог детей не дал: при мысли, что из его чресел вышли бы такие же остолопы, как Марта и ее братец, Ругеру становилось дурно. А ведь не предвидишь, как оно сложится: вон у самого Вернера голова золотая, дети же – дураки дураками. Вот в чем родство с ушлым торговцем пошло на пользу, так это в делах, иначе вряд ли стал бы фон Глассбах бургомистром. И дом сейчас полная чаша. А что до любви – так у него есть Эльза. Ах, Эльза…
– Подожди, что я сказать-то хотела, шла-то зачем? Зачем, зачем…
«Вот именно – зачем? Эх, ты, бестолочь, – он с привычной жалостью глядел на трясущую выбившимися из-под чепца кудрями жену. – Вспоминай уже и проваливай от моих розов… Тьфу ты, роз!»
– Про что же, про что я забыла? Может, про ужин? На ужин у нас цесарка с чечевицей…
«И кухарка наша – такая же бестолочь, только провизию переводит. Цесарка с чечевицей, надо же! Не хватало еще заливного из свинячьих хвостов…»
– … и заливное из хвостиков, все как ты любишь, милый!
Ругера передернуло – и от предстоящего испытания трапезой, и от «милого».
– Угу.
«Надо в погребок спуститься. Под рейнское и хвостики сойдут, а вообще-то там можно и колбасу прихватить. О, точно! Кружок кровяной в самый раз будет».
В городе скотину на зиму забивали пару недель тому как, и многие горожане уже успели наделать колбас. А попозже ветчинка поспеет, тогда уж никакие кухаркины сумасшествия ему аппетита не испортят.
– Нет, это все не то, не то, – продолжала Марта. – Но что же… Ох, ну конечно! Там же к тебе посыльный с депешей!
– Посыльный… – Смысл сказанного не сразу пробился сквозь мысли о колбасе. – Посыльный? Откуда?
– Да от начальника воротной стражи, от кого же еще! – всплеснула руками жена.
«Да уж, действительно – будто бы больше не от кого. Бестолочь!»
Сунув нож в поясную сумку и не обращая внимания на Марту, бургомистр заспешил в дом. За порогом на крыльце переминался вихрастый рыжеволосый парень в кожаной куртке стражника. На поясе дубинка, в руке короткое копье.
– Что случилось, Дитрих? – спросил Ругер, и парень зарделся: сам городской голова помнит его имя!
– Г-господин б-бургомистр, – запинаясь от волнения, сказал стражник. – Там ить ц-целый поезд в город припожаловали! Сейчас через Нижние ворота проходят! Н-народу – тьма, душ двадцать! Прямиком к вам едут. Мы им – пожалуйте, мол, на Ратушную площадь, там встретят вас как положено, по-благородному, а они: нет, мол. Вот, значит, сюда и наладились. Дядька Фриц… н-ну то есть г-господин десятник, меня сразу сюда, значит, и послали: мол, упреди г-господина бургомистра, чтобы встречал гостей.
– А кто, кто едет-то?
– Один сказал, вроде как барон – императорский посланник, и с ним толпа оружных. Все с мечами, так глазами и зыркают по сторонам. А еще… – Парень доверительно понизил голос: – А еще, г-господин бургомистр, с ними инквизитор, вот как.
– Вот так новость. Посланник! Инквизитор! – Фон Глассбах потер лоб. – Новость.
– Г-господин бургомистр, – кашлянул стражник, – вскорости подъедут уже. А вы…
– Ох ты, – всплеснул руками Ругер, – и в самом деле! Стой пока здесь, подъедут – скажи, спущусь сейчас.
Он как раз успел помыть руки, умыться и облачиться – «да-да, Юрген, поскорее тапперт[17] подай – да не этот, а парчовый! И цепь, конечно же, цепь!» – прежде чем со двора донеслось ржание лошадей, стук копыт и скрип осей возка. Погано, конечно, получилось: гости важные, а их даже встретить толком не сумели! Если б заранее знать, так почетный караул за ворота бы вывели в парадных одеждах. Потом – добро пожаловать на Ратушную площадь: там и ратманы[18], и священники, и вся знать. А тут – вон как вышло… Эх!
На крыльце он показался как раз вовремя, чтобы увидеть, как спешиваются прибывшие. Тут же вылетела Марта, расфуфыренная до невероятия: когда только успела переодеться да набелиться? Словно клещами, вцепилась в локоть: ни дать ни взять любимая супруга.
Просторный двор вмиг стал тесен: люди заполнили его, как подымающееся тесто квашню. Ругер насчитал дюжину вооруженных мужчин в кольчугах и дорожных кафтанах – оруженосцы, телохранители, слуги. И это еще не все – похоже, кто-то и за забором остался. На самом же заборе гроздьями висела шаттенбургская малышня, таращилась на невиданное зрелище.
Бросился в глаза худощавый парнишка в монашеской сутане: это, что ли, инквизитор? Не может быть, шибко молод. Прибывшие тем временем выстроились в две линии, образовав этакий короткий коридор от массивного и приземистого экипажа к крыльцу дома. Ага, вот и главные гости!
– Приветствую вас в Шаттенбурге, – сказал бургомистр, когда к крыльцу подошли два человека, непохожие друг на друга настолько, насколько могут быть несхожи меж собою люди.
Один – рослый, поджарый, в неброском, но явно дорогом тапперте из узорчатой парчи с серебряными колокольцами по подолу, узких парчовых штанах и сафьяновых сапогах. На боку меч, ножны и рукоять которого – как, впрочем, и у всех прибывших – уже охвачены толстым шнуром с восковой печатью: никому не позволено невозбранно обнажать оружие в пределах городских стен. Другой – тучный, с выбритой на макушке тонзурой, под черной уличной мантией – белая сутана с капюшоном, хоть и просторная, но не скрывающая объемистого живота. Белая сутана! И впрямь доминиканец-инквизитор! Пресвятая Богородица!
– Доброго дня и вам, господин бургомистр, – коротко кивнул поджарый. – Посланник его величества барон Ойген фон Ройц…
– … и посланник Святого престола отец Иоахим, – продолжил священник. – Вы воззвали к помощи матери нашей, святой церкви, и она откликнулась, как всегда откликается на просьбы своих добропослушных чад.
Оба высоких гостя протянули городскому главе запечатанные свинцовыми буллами свитки.
– Прошу в дом, – приняв грамоты, Ругер сделал приглашающий жест. – Почту за честь…
Барон и инквизитор переглянулись.
– Пожалуй, мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством, – ровным голосом сказал фон Ройц. – Мы очень устали с дороги и хотели бы поскорее расположиться на отдых. Да и час уже поздний.
– Конечно, дел у нас много, – подхватил инквизитор, – но будет уместнее начать их с рассветом дня нового.
– Что ж… – От растерянности у бургомистра даже дыхание перехватило. – Тогда… тогда я провожу вас к постоялому двору. Конечно же, к лучшему.
– Это было бы очень уместно, – сказал отец Иоахим. В его глазах, как показалось Ругеру фон Глассбаху, он прочел сочувствие. И от этого на душе у шаттенбургского головы стало совсем скверно.
* * *– Ах, право, какая все же радость, что гости устали с дороги! Как удачно, правда, милый? – Марта погладила по плечу вернувшегося супруга. – Ведь у нас и не прибрано, и угощения бы ждать пришлось долго. Они поняли, наверное, что врасплох нас застали, потому и не стали входить. Ах, какие воспитанные люди – сразу видно, не из нашего захолустья!
Ругер хотел было доходчиво объяснить Марте, какая она дура, но только рукой махнул. Воспитанные, как же! Тут каждый, у кого хоть чуть-чуть сала в башке есть, должен понимать – от таких визитов жди только беды.
Но ничего, может, вкусив шаттенбургского гостеприимства, гости хоть немного сердцем размякнут. Чтобы определить прибывших на постой, фон Глассбах первым делом лично отправился в «Кабанчик», лучший городской кабачок, – там тебе и стол, там тебе и комнаты. Кабачок принадлежал Кунрату Хорну, человеку более чем сообразительному. Тот уже знал о приезжих и буквально с порога сообщил Ругеру, что особый ужин скоро будет готов, лучшие вина уже поднимаются из погреба, а подавать угощение будут самые миленькие служанки. Хоть на кого-то положиться можно.
Он дернул себя за короткую бороду. Стукнуло же его два месяца назад подписать то клятое прошение! Дети в лесу пропали: так редкий год кто-то не пропадает! Те двое мальцов, что прибежали в город все в слезах, конечно, наплели про какое-то чудовище небывалое… Вот именно наплели! А ему теперь расхлебывай!
Ругер без сил опустился в резное дубовое креслице, присланное сестрой аж из самого Бремена.
«Ах, Эльза, как нужно мне твое утешение!»
День второй
