Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса IV
В гостинице принял душ, завалился в постель с планшетом, ответил на пару писем, попытался посмотреть очередную серию «Игры Престолов», но заснул при попытке вспомнить, кто там кому кем приходится и кого успел убить, слишком велик был перерыв. Проснулся пару часов спустя, не разбитый, как обычно после дневного сна, а напротив, бодрый и готовый на подвиги. Интересно, какие подвиги можно совершить в тишайшем городе Вильнюсе, в половине седьмого субботнего вечера? Ответ однозначный: пожрать. И выпить. Но совсем немного. Люси велела сохранять трезвость, ее воля священна, prost.
Сперва поужинал в одном из ресторанчиков, рекомендованных Люси. Кстати, просто отлично поужинал, даже не ожидал, а загадочный грушевый коньяк, продегустированный из любопытства, оказался выше всяких похвал. Потом какое-то время бродил по улицам, отмечая, что в сумерках город нравится ему гораздо больше; темнота, впрочем, кому угодно к лицу. Выпил кофе, как-то незаметно вышел на центральный проспект, прогулялся по его проезжей части, в вечернее время свободной от автотранспорта в пользу пешеходов – отличная, кстати, традиция, но позволить себе такую может только глубоко провинциальный городок, где «пробкой» называют небольшое скопление машин у светофора, а «часом пик» – такое ужасное время, когда десятиминутная поездка может растянуться на целую четверть часа.
Наконец обрел успокоение на белым пластиковом стуле под желтым тентом кафе с забавным названием «No sugar». Название оказалось враньем, сахарницы там все-таки стояли, но простил им эту сладкую ложь за отличный кофе, грамотный апероль-шприц и оранжевый плед, защитивший от речного ветра. Если учесть, что планшет со всеми специально закачанными в дорогу книгами был с собой, неудивительно, что просидел там до самого закрытия. И даже растерялся, когда вежливая бариста попросила освободить стул и отдать плед – чего это они так рано сворачиваются? Оказалось, не то чтобы рано, полночь на носу, все приличные золушки удаляются с бала, роняя хрустальные тапки. И мне, стало быть, пора.
О возможности вызвать такси не то чтобы не вспомнил, еще как вспомнил и возмутился: это что же значит, через пять минут приедет машина, вжик-вжик, и я дома – еще через пять? То есть, не дома, а в паршивой гостинице, где бесит абсолютно все, хотя придраться, строго говоря, особо не к чему. Ну, то есть, обои не висят клочьями, техника работает, слив в умывальнике не забит, даже запах из коридора не тошнотворен, но сердцу не прикажешь, уму – тем более, гостиница все равно бесит. Поэтому глупо возвращаться туда задолго до того, как захочется спать. А случится это, спасибо внезапному дневному визиту Морфея, ой как нескоро.
Подумал: ладно, если этот город и правда так мстителен, как рассказывала Люси, от возмездия мне все равно не уйти, захочет – покажет мне, где раки зимуют, для этого не обязательно грабить и убивать, достаточно устроить под окнами какую-нибудь дискотеку с русской эстрадой, которую здесь почему-то так трепетно любят, и дело сделано, враг в моем лице будет ползать на брюхе и просить о пощаде уже через полчаса. Лучше уж, правда, пусть просто грабят и убивают, дам им такую возможность, будь что будет, пойду пешком. И самой дальней дорогой, авось все-таки устану, тогда гостиничная койка сразу обретет для меня новый ослепительный смысл.
По дороге завернул в какой-то бар, заказал там местного пива, попробовал, не понравилось, ушел, не допив. Во втором баре повезло гораздо больше, там играл, страшно сказать, Pink Floyd, и смешивали, глазам своим не поверил, кайпиринью[4], да такую отличную, какой давненько не пробовал, там просидел почти целый час, мог бы и дольше, но вдруг почувствовал, что устал – еще не настолько, чтобы все-таки вызывать такси и заснуть прямо на заднем сидении, но достаточно, чтобы спросить дорогу, выслушать объяснения и обрадоваться, а не огорчиться, выяснив, что пешком до гостиницы – максимум пятнадцать минут.
Шел по широкой, темной, скудно освещенной редкими фонарями улице, глазел по сторонам, насмешливо думал, что кайпиринья – отличный напиток, специально для придирчивых туристов, первую порцию следует принимать прямо в зале прилета или на вокзальном перроне, а потом постоянно добавлять, примерно раз в два часа. Очень полезный коктейль, поднимает настроение, застилает глаза сладким туманом, примиряет с жизнью настолько, что нравится решительно все, начиная с нелепо оформленной витрины парикмахерской, где возвышается пирамида отрубленных кукольных голов, пухлощеких и голубоглазых, с туго завитыми льняными локонами, и заканчивая старым зеленым трамваем, с лязгом и грохотом влекущем по рельсам свое прекрасное ветхое тело… Так, стоп. Получается, тут все-таки есть трамваи? А Люси не сказала, когда я досадовал на их отсутствие. Интересно, почему? Неужели настолько рассердилась? Впрочем, имеет право, я же действительно совершенно ужасный клиент. А что другом могу быть хорошим, так это у меня на лбу не написано, поди угадай.
Трамвай поднял и без того уже исправленное кайпириньей настроение на недосягаемую какую-то высоту. Шел, озираясь по сторонам с оптимистическим любопытством именинника, твердо уверенного, что сегодня ему положено еще много подарков, главное – не зазеваться, не пройти мимо, ничего не пропустить.
И совершенно не удивился, заметив, что под ногами клубится туман, прозрачный, как пар над кастрюлей, в точности, как во сне. Напротив, подумал, что теперь наконец-то все пошло как надо. Получается, поездку затеял не зря.
Все не зря, абсолютно все.
Люси уже успела надеть пижаму и завалиться – пока не в постель, а только на диван. Сегодня она ночевала одна и желала насладиться всеми преимуществами холостяцкой жизни. Например, поужинать лежа, одним глазом уставившись в телевизор, где хлопотала на кухне жена инспектора Барнаби[5], а другим – в экран ноутбука, где, повинуясь ее воле, прыгали и исчезали разноцветные шарики[6]. В жизни всякого культурного человека должно быть место приятной деградации. А когда у человека чуть ли не каждый божий день лекции, восхитительные, но выматывающие экскурсии по выходным, полдюжины недописанных статей, танцы как минимум два раза в неделю и внезапно удавшаяся личная жизнь, времени на деградацию остается, увы, совсем немного. Надо использовать всякий подвернувшийся шанс.
Пустая тарелка уже стояла на полу, инспектор Барнаби волок на допрос очередного добросердечного деревенского маньяка, число исчезнувших по Люсиной воле разноцветных шариков перевалило за пять тысяч, когда она, сама того не заметив, задремала в обнимку с теплым, тихо гудящим ноутбуком, но тут же вскочила, не открывая глаз, бросилась к закрытому по случаю слишком ветреного вечера окну, прижалась лбом к прохладному стеклу и долго-долго стояла, не то разглядывая ночную улицу, не то просто досматривая сон.
Наконец сказала вслух:
– Так и знала, что влипнет. Так и знала! У него же на лбу было написано: «Я приехал сюда специально, чтобы влипнуть в какую-нибудь дурацкую историю». Мать твою. И что теперь делать, а?
Ясно что – одеваться. Не в пижаме же из дома выходить.
Когда впереди замаячил массивный корпус крытого рынка – перед ним надо будет свернуть налево, за угол, и считай, на месте – почти огорчился, что прогулка уже закончилась, хотя спать хотел зверски, глаза закрывались буквально на ходу, таково воздействие умеренного количества алкоголя на крепкий организм: не выветривается, а перерабатывается в чистую сому[7]… в смысле тьфу ты, дрему. Но оговорка, конечно, хороша.
Сонливость прибавила ему невозмутимости. Совершенно не удивился, обнаружив, что прозрачный поначалу вечерний поземный туман уже почти скрыл от глаз тротуар, и его собственные ноги стали невидимыми. Очень необычное, надо сказать, переживание – идти по колено в облаке, не ощущая ни сопротивления среды, ни влажности, ни даже прохлады, вообще ничего.
Не удивился, когда мимо, отчаянно дребезжа, промчался очередной трамвай, а ведь проходил по этой улице со смешным названием – «пилим»? «попилим?»[8] – когда искал свою гостиницу, и никаких трамвайных рельсов тут не было, я бы обязательно заметил, я же везде их высматривал, наивный дурак. Впрочем, не такой уж наивный, есть, есть тут трамваи. Все-таки есть.
И когда увидел при свете факелов, аккуратно пылающих в каких-то хитрых специальных жаровнях на другой стороне улицы, красную стену жилого дома, явно разрисованную какими-то картинками, тоже не удивился, но сразу рванул туда через проезжую часть, чтобы рассмотреть рисунки, отсюда ни хрена не видно, в смысле никаких деталей, только сам факт.
Долго разглядывал многофигурные сцены из жизни русалок, драконов и странных условно антропоморфных существ, словно бы вышедших из средневековых учебников географии, одноногих и одноруких, иногда безголовых, с глазами на груди и зубастыми голливудскими улыбками в районе брюха. Рассмотрел почти все, кроме нижнего ряда, очень уж высоко поднялся к тому времени туман; попробовал разогнать его клочья, как докучливых собачонок, но тут нарисованная на стене зеленоволосая дева с рыбьим хвостом натурально показала ему кулак, зло прошипела: «Оставь наш туман в покое, убирайся отсюда, незваная лишняя тень!» Отшатнулся – не столько от неожиданности, не потому даже, что рисункам не положено шевелиться и говорить, а испуганный ее недоброжелательностью. Во всех его снах о Вильнюсе окружающий мир был не то чтобы добр, скорее, просто равнодушен, но никакой угрозы не таил, это точно, во сне такие вещи чуешь не просто сердцем, всем телом, а наяву, получается, нет. Пока кулак под нос не сунут, думаешь, будто все наваждения этого тихого ночного мира, русалки, трамваи, огни и туманы – твои добрые друзья. А это, похоже, не так.
