ЧОП "ЗАРЯ". Книга вторая - Евгений Александрович Гарцевич
А так ассоциации с фильмами про английских полицейских прошлого века, которые в смешных касках и с такими мухобойками затрещины бандитам раздают, да по спинам и затылкам работают.
Монашка, кстати, тоже ничего. Вот только понимание, что она хладнокровная убийца, здорово помогали не замечать и полные губы, и утонченный носик, и резкие скулы. Даже зеленые глаза, сейчас казались не нежным изумрудом, а жженой болотной кислотой.
Лошадьми управлял возница в тулупе и меховой шапке. Больше с нами никого не было. Барыня ехала следом за нами, а вот где монашка, которая скомуниздила мой клевец, я не видел.
— Долго мы едем? — с трудом разлепив пересохшие губы, я кивнул монашке. — Дайте попить, а?
— Не разговаривать, — она резко дернулась и замахнулась мухобойкой, типа саечку за испуг собирается мне отвесить, но я не среагировал, и она откинулась обратно к спинке сиденья. — Снег идет, лови снежинки.
Я потянулся и поерзал, поднимаясь на лавке. Задел недовольно всхрапнувшего Гидеона и стал вертеть головой. Советом ловить снежинки не воспользовался, но осмотрелся и зачерпнул пригоршню снега из сугроба за бортом.
Едем по полю, в широкой колее, совершенно непохожей по моим представлениям на зимнее бездорожье. Выгнулся посмотреть, что или кто нам прокладывает путь, но ничего не разглядел. Справа смешанный зимний лес, за которым вдалеке возвышается гора. Слева под уклоном вверх уходит поле и упирается в заснеженную каменную гряду. Едем по какой-то долине и судя по солнцу на небе, обед я уже проспал.
Банши со Стечей на месте — точнее, маленькая узкая спина, укутанная в белую шубку, и широкоплечий тулуп на две трети лавки все еще в санях впереди нас. Моя гарантия на месте, хоть в этом вопросе можно выдыхать.
Выдыхать и строить планы! И пока главный стратег сопит в обе дырочки и ворочается по соседству, буду сам думать, как выбираться из всего этого дерьма.
Сама ситуация даже интересная с точки зрения возможных плюшек для мнемоника, а вот люди вокруг дерьмовые. Даже не знаю, кто хуже: сектанты, деревенские жены старост, стоматологи или эти убийцы. Может, и не так уж прекрасен этот мир, что у меня уже место в мысленном списке, кому предъявить, заканчивается?
Я потянулся к Мухе — абонент вне зоны доступа, перезвоните или оставьте голосовое сообщение. Мэйн там же, только я сразу трубку бросил, второго гудка даже дожидаться не стал. А вот Белка пробивается, связь на одну палочку, но есть.
Я опять завертелся, стараясь понять, откуда идет сигнал, боясь спугнуть его и не выдать монашкам свою радость. Заметил маленькую точку, прыгающую по деревьям вдоль нашего пути. Почувствовал, что горностай истощен, уже на морально-волевых бежит.
Я расслабился, нырнул, как в норку, в тулуп, чтобы лишний раз не мелькать перед надсмотрщицей, и попробовал передать часть силы. Есть контакт! Мимолетная радость резким притоком эндорфина шибанула не слабее прихода от изгнания деймоса. Показалось, что даже у тулупа шерсть дыбом встала и меня непременно раскусят.
Но нет, тишина. Монашка лишь подмигнула мне и, поправив перчатки, покачала в руке дубинкой. На соседних санях тоже все в порядке — ни криков, ни визга сигнализаций, уловивших чужую энергию. Я выдохнул и подкрутил краник, послав Белке сигнал ни в чем себе не отказывать.
Стало тяжело. В первую очередь думать. Потом с удвоенной силой захотелось есть и пить. Я зачерпнул еще снега и умыл лицо. Не спеша, катая и растапливая снежинки во рту, съел пару пригоршней. Вспомнил, как любил в детстве представлять, что сосульки — это леденцы. И на этом неожиданно теплом воспоминании меня опять сморило в сон.
* * *
То выныривал, то обратно уходил на глубину — и спалось отлично, лучше даже, чем в поезде, покачивает, воздух свежайший, остановка была, на которой даже горячим покормили. Гидеон только распереживался, что я слишком вялый и бледный. Но после привала и ужина, когда и Белка смогла передохнуть, трата энергии уменьшилась и была сопоставима с обычным рабочим днем какого-нибудь менеджера. Вроде и рубит, но держишься.
На привале Барыня сама прошлась мимо всех лошадей, гладя их и что-то нашептывая на ушко. Видать, как-то зарядила, потому что ночью мы поскользили дальше. Я пару раз пытался поговорить с Гидеоном, но в первый раз вышло, как в комедийном сериале, нелепое: «ону усячу ублей», а второй раз дубинкой получил уже святоша, успев только сказать, что мы приближаемся к Золотому озеру.
Я изучал окружающих — смотрел ауры, выискивал слабые места или особенности. Но суперплан спасения не приходил. Как минимум будем надеяться на фобоса, которого надо считать. На его силу, на шантаж полученными знаниями. Как максимум на Исаева, который примчит ловить нас, а встретит отряд черных.
Как-то даже нечестно выходило, будто подстава. Но я вспомнил ощущения от его силы, сравнил их с Барыней и успокоился. На равных они точно, плюс и мы поможем.
Чем дольше ехали, тем больше лес сменялся на горы. Отряд не лез к дорогам, постоянно забираясь в какую-то глушь. Путь прокладывали первые сани, рядом с возницей постоянно сменялись напарники и что-то колдовали. Выглядело это как каток из серого тумана, несущегося впереди лошадей и сминая снег.
Красоты зимних пейзажей откровенно уже начинали надоедать. Опять вспомнился поезд и детство, когда с нетерпением ждешь место у окошка, а потом голова уже болит от мелькающих столбов электропередачи и плоской линии горизонта над полями.
Деревья хоть и росли на заснеженных склонах, которые становились ближе и выше, но уже не сплошняком. Стали появляться просветы и следы человека. Я заметил развалившуюся избушку на склоне, потом заброшенный домик, где, вероятно, когда-то жили старатели-одиночки.
Когда появился просвет, в котором мелькнула вода — огромная, широкая безмятежная гладь предрассветного озера, причем такого, что противоположный берег было не разглядеть, мы сбросили скорость и выехали на старую дорогу. По широкой дуге объехали горящие огни какого-то селения, поплутали по предгорьям, периодически спешиваясь и толкая сани.
И выехали в какую-то узкую низину с обеих сторон скрытую скалами к большому старому ангару на берегу. Здоровенный камень нависал практически над домом, скрывая его от любопытных глаз с неба.
