Двуявь - Владимир Прягин
На тринадцатом этаже у щитка возился расхристанный мужичонка. Показалось, что он проверяет пробки, но нет – мужик, подсвечивая себе зажигалкой, чертил что-то маркером прямо на металлической дверце. Марк присмотрелся – корявая двойка и три не менее корявых нуля.
Художник, похоже, был совершенно пьян – пошатывался и бормотал что-то себе под нос. Беглецы осторожно прокрались мимо и уже хотели продолжить спуск, когда он обернулся к ним, и Надя вскрикнула от испуга – его глаза были наполнены той же мерцающей грязной охрой, что они видели из окна. Мёртво осклабившись, он перечеркнул все нули крест-накрест и побрёл к одной из квартир.
Они пошли дальше – лестница казалась издевательски-бесконечной. На этажах открывались двери, выглядывали жильцы с фонариками и свечками, и Надя с Марком снова и снова отвечали: «Не знаем, вообще не в курсе, без понятия, ни малейшего представления…»
Перед подъездом уже собралась толпа, тлели сигаретные огоньки; свежевыпавший снег превращался под подошвами в слякоть. Возбуждённые голоса перекрикивали друг друга:
– Какая, нахрен, нейтронная бомба? Какой ЭМИ? Киношек пересмотрели?
– Чё, самый умный? Ну давай, типа, просвети!
– Природная аномалия, понял? Единственное рациональное объяснение…
– Аномалия? Бермудский, мля, треугольник? А чё не летающая тарелка?
– Не, народ, я всё-таки думаю – теракт на подстанции…
– На небо посмотри, дятел! Тоже теракт, по-твоему?
– Товарищи! – возгласил какой-то дедуля в ушанке и старомодном пальто. – Давайте не будем паниковать! Наша задача сейчас – самоорганизоваться и при необходимости оказать посильную помощь подразделениям ГО и ЧС!
Дедулю обложили вежливым матом и загорланили с удвоенной силой. Марк и Надя не стали больше задерживаться и быстро двинулись к выходу со двора. В зазорах между домами всё так же дрожал подсвеченный небосклон.
Улица просматривалась на километр и в ту, и в другую сторону. Никто не появлялся – ни скорая, ни аварийщики, ни милиция. Вдоль обочины застыли деревья, а снег на их ветках болезненно пожелтел.
– Смотри, смотри! – Надя дёрнула его за рукав.
К «девятке», припаркованной у бордюра, брели два крепыша в долгополых солидных куртках. У одного в руках была бутыль с коньяком – он периодически к ней прикладывался, и его заметно штормило. Другой увещевал:
– В натуре, братуха, ну не быкуй, ну чё ты? Ты сёдня с обеда квасишь, давай лучше я за руль. Чисто не как предъява, а по-братски, ты ж меня знаешь. Я за тебя любого порву…
Марк с Надей переглянулись. Возникшая было мысль – набиться в попутчики – несколько потускнела. Крепыш с бутылкой тем временем, как ни странно, внял голосу разума. Шлёпнув компаньона по широкой спине, прогудел невнятно: «Братан, красава…» И сунул ему в лапищу ключи.
Увещеватель заботливо усадил пропойцу на пассажирское кресло, сам влез на место водителя, вставил ключ в замок зажигания, повернул…
Крик прозвучал надсадно и жутко. Марк почувствовал, как волосы встают дыбом, а ум заходит за разум. Потому что картина, которая перед ним разворачивалась, просто не могла быть реальной.
Руль «девятки» изменил форму – казалось, перед водителем распустился чёрный бутон с лепестками-щупальцами, и те, удлиняясь и обрастая шипами, в мгновение ока опутали человека, сдавили и вгрызлись в плоть. Подрагивая, они тянули из него соки, и он съёживался, как дырявый бурдюк.
Второй «братан» несколько секунд таращился, пытаясь осмыслить происходящее, а потом по-бычьи взревел, выдернул из-за пазухи ствол, приставил его к рулю и несколько раз надавил на спуск. Гром прокатился по улице, вспышки озарили тесный салон машины, и щупальца, выпустив добычу, обмякли. У стрелка иссякли патроны, и он, не в силах остановиться, принялся лупить рукояткой, выкрикивая при каждом ударе: «Подохни! Падла! Подохни!»
Марк, опомнившись, потянул Надю прочь. Они бежали, пока хватало дыхания; поравнявшись с автобусной остановкой, обессиленно упали на лавку. Перед глазами плыли круги.
– Этого не было, – сказал он то ли себе, то ли ей, – просто не было. Померещилось, ерунда…
Потом его стошнило на асфальт, и он, матерясь от стыда, полоскал рот снегом с газона, отплёвывался, а Надя сидела молча и неподвижно. Красные сполохи отражались в окнах многоэтажки напротив.
Поднявшись, он собрался сказать, что пора идти, и в то же мгновение ощутил подземный толчок – или, скорее даже, удар, будто кто-то сильный и злой долбил улицу изнутри.
Марк, замерев, прислушался. Удар повторился. Асфальт отчётливо захрустел, через дорогу наискосок метнулась тонкая трещина, и почудилось, что где-то там, в подземелье раздался горестный вздох.
– Сваливаем отсюда.
Они плелись по дороге; события последнего часа прокручивались в памяти, как шизофренический клип. И почему-то снова и снова вспоминался уполовиненный двуглавый орёл на гербе за спиной «гаранта».
В очередной раз оглянувшись на зарево, Марк заметил, что оно потускнело. Это было уже не сияние, а только тление, ослабевающее с каждой минутой.
– Ну вот, – сказал он, – скоро всё это кончится.
Над городом завыла сирена.
***
– Да уж, – сказала Римма, – не забудешь при всём желании. До сих пор перед глазами стоит…
А сыщик подумал – почти восемнадцать лет прошло, утекло сквозь пальцы. Такое чувство, что после последнего удара курантов время понеслось с удвоенной скоростью, словно включилась быстрая перемотка. В этом бессмысленном мельтешении растворились друзья, потерялась Надя, растеклись неопрятной лужицей юношеские планы, а вместо них в жизнь впитался подземный яд.
– Мой папаня в те дни домой почти не заглядывал, – продолжала мотоциклистка, которую «пастила» сделала неожиданно разговорчивой. – Он, по ходу, сразу просёк, что надеяться не на кого. Всех местных припряг, которые с реальным баблом и со связями.
Марк усмехнулся – термин «реальное бабло» после Обнуления обрёл совершенно буквальный смысл. Кто-то случайно обнаружил, что наличные доллары, коих в России к тому моменту было как грязи, теперь невозможно физически уничтожить. Даже сожжённые в прах банкноты исправно регенерировали, появляясь из ниоткуда, и Ареал получил платёжное средство, крепче которого в истории ещё не имелось. Куда там золотому стандарту…
– Я дома ревела за компанию с мамой (жизнь, типа, кончена, все дела), а батя, наоборот, аж помолодел, как будто давно о таком мечтал – чтобы не тупо бабки грести, а героически превозмогать пред восхищёнными взорами. Экзистенциалист, блин, со склонностью к нарциссизму, доброволец-многостаночник. В каждую дыру нос совал…
– Никто особо не возражал, насколько могу припомнить.
– Ну ещё бы. У ментов с вояками – своих проблем выше крыши, служебный транспорт не едет, оружие не стреляет. Мэр перед праздниками вообще в Швейцарию умотал – на
