Ирка Хортица и компания - Кирилл Кащеев
— Видя ваше поведение, я вынуждена полностью согласиться с Лизой. — теперь леденящее презрение переполняло слова Оленькиной матушки. — Ваших товарищей Агата Тимофеевна освободит, они не виноваты, что вы… такой. Но я буду настаивать, чтобы вы, милостивый государь, как можно скорее покинули наш дом! А теперь извольте выйти вон, здесь девичья спальня, а не проходной двор!
— Я караулить должон. — угрюмо пробурчал Владимир.
— Вот за дверью и будете караулить! — приказала Оленькина матушка. — Или вы желаете со мной поспорить? — голос ее звучал… опасно.
Владимир рыкнул… рванул дверь, едва не выдернув ручку, и вывалился в коридор, на прощанье шарахнув об косяк так, что створку перекосило. Грохоту двери ответил раскатистый удар грома. Кап… кап… Пока еще редкие капли дождя забарабанили по крыше.
— Эк громыхает! Красота! — покачала головой Оленькина матушка и поправила у Лизы под головой подушку. — Будет наводнение, как не быть. С проклятьями не шутят. Прости, но мне надобно отлучиться. — она потянулась закрыть окно.
— Неет! — простонала Лиза.
— Дождем зальет. — озаботилась Оленькина матушка. — Да и ничем тебе то окно не поможет, поверь мне. — от двери она обернулась… чтоб увидеть слезинку, сбегающую по щеке девочки. — Не терзай себя, детка. — тихо прошептала она. — И без чаклунства люди живут: семью заведешь, детей, а не как Агата, когда и жизнь — не жизнь, а лишь служба, и судьба — не судьба, а лишь цель. Не понимаешь? Вот и хорошо, еще спасибо скажешь, что не понимаешь, от понимания этого — никакого счастья! — и она вышла.
Лиза еще полежала, вслушиваясь в усиливающийся дождь… потом медленно, рывками подняла руки, сжала пальцы, согнула локти. Худо-бедно руки слушались, зато ноги не шевелились совсем.
— По морю-океяну, по острову… — зашептала она. — Острову… Нет, не так… Золотые ворота, муравлена трава… — и снова остановилась. Вместо привычных и хорошо знакомых слов в голове царил сумбур: обрывки фраз всплывали и тут же гасли, как отлетевшие от костра искры. Лиза схватилась за виски, покрутила головой туда-сюда, точно в надежде, что это поможет. Не помогло вовсе.
Сквозь рокот дождя послышался шорох колес и топот копыт. Лиза уперлась руками в кровать и, подтаскивая непослушное тело, села. Окно было прямо над кроватью, и Лиза поняла, почему Оленькина матушка сказала, что оно не поможет. Окно, еще утром само обычное, было забрано решеткой.
— Мамочка, пожалуйста! Не делайте этого, мамочка! — под окном зазвенел жалобный голос Оленьки.
Сама не ожидавшая от себя такого Лиза уцепилась за железную спинку кровати, рывком подтянулась, волоча ноги за собой, навалилась на спинку грудью, и не обращая внимания на боль, приникла к окну.
У крыльца стояла коляска. Конюх в плотном плаще удерживал беспокоящуюся лошадь, а внизу пронзительно кричала Оленька:
— Не поеду! Не заставите, не заставите! Выпустите ее! Матушка! Тетушка! Пожалуйста!
— Извольте прекратить истерику, барышня! — раздался властный голос тетушки, но эта властность вовсе не подействовала на Оленьку.
— Матушка, прошу вас! Не позволяйте!
— Агата, умоляю! Не нужно! — откуда-то снизу, видно, с крыльца, донесся голос Оленькиной матушки.
— Чего не нужно? В Петербург ехать? В Смольном институте учиться? Сами еще мне спасибо скажете! Куда побежала? Да держите же эту оглашенную! Владимир!
В коридоре что-то грохнуло и послышался гулкий топот — Лизин страж покинул свой пост.
Руки Лизы дрогнули — и она рухнула вниз, на кровать, перекатилась… и с шумом свалилась на пол, стаскивая за собой перину. И поползла, подтягивая тяжелое, непослушное тело. Рывок, еще одни, вытянуть руки, согнуть в локтях, подтянуться…
Внизу продолжали топотать, зазвенело разбитое стекло…
— Попалась! — азартно закричал Владимир, пронзительно взвизгнула Оленька и голоса отдалились, перемещаясь из дома на крыльцо.
— Хотя бы подождем пока наводнение кончится! — умоляла Оленькина мама.
— Успеют! — резко ответила тетушка. — Подсаживай ее! А вам, барышня, никакие брыкания не помогут! Извольте вести себя прилично!
Привалившись к своему сундуку, Лиза сидела на полу. Она не видела, что творится у крыльца, но и так знала — сопротивляющуюся Оленьку запихивают в коляску. Оленька уедет — и никому ничего не расскажет, а расскажет — не поверят, если вовсе станут слушать. А станут — отпишут матушке и тетушке, а уж те расскажут о тягостных кошмарах, мучающих бедное дитя, наблюдавшее тяжкую болезнь подруги и родственницы, от каковой Оленьку и услали подальше. Болезнь любой доктор подтвердит. Ноги-то и впрямь не работают.
— Еще можно на память пожаловаться: не помню ни одного заклятья. — криво усмехнулась она.
— Верх подними… Ну, с Богом! — донеслось от парадного крыльца. Вожжи щелкнули и конские копыта захлюпали по залитой дождем дорожке.
— Не думала я, Агата, что ты натравишь своего зверя на мою дочь! — звонко прозвучало под самым окном.
В ответ рыкнули — не иначе как Владимир, успокаивающе забубнила тетушка.
Есть всего два выхода: смириться, принять случившееся, поверить Оленькиной матушке, что в конце концов Лизу отпустят, хоть она и лишится способности к чаклунству. Быть может, придется ждать год, а то и два, и… даже три, но все имеет свой конец, и ее заточение кончится, а там и впрямь — замужество, дети… Не почувствовала она, чтоб Оленькина матушка врала, а значит, если Лиза будет послушна, ей и жениха подыщут и приданное дадут. Чем не судьба для бедной родственницы? Или… Надо действовать сейчас, пока хоть физические силы еще есть, а смирения — нет и в помине.
Лиза откинула крышку сундука и нажала прячущуюся под крышкой дощечку. Она должна успеть в кровать прежде, чем вернется ее сторож — если она не ошибается на его счет, у Владимира должен быть изрядный слух.
— Ставни, все ставни надобно запереть, ось-ось учнется! — встревожено прокричала Одарка.
— Оленька, как же там Оленька! Я же говорила — обождать, а все ты! — откликнулась Оленькина матушка, опять успокаивающе забубнила тетушка, слышался тревожный топот и переругивания прислуги.
Заскрипели ступени под тяжелыми шагами, дверь распахнулась. Владимир бросил беглый взгляд на бледную, измученную девочку, судорожно вцепившуюся в спинку взбаламученной постели, усмехнулся многозначительно: мол, видала? Вот и знай, каково оно теперь будет! Быстро прошел к окну, перегнувшись через кровать, попробовал, плотно ли закрыты рамы. Оскалился еще раз, и вышел, захлопнув дверь. Его тяжелые шаги двинулись дальше по коридору, не иначе как проверяя и закрепляя иные ставни. Наконец он вернулся, по новой уж входить не стал и принялся устраиваться в коридоре — небось, кресло к ее дверям приволок, сторожить с удобством.
Лиза откинула перину и… медленно поднялась в воздух. Отнявшиеся ноги болтались бесполезным грузом, но сейчас это не имело значения. Она перетянула ночную рубаху
