Минская мистика - Влада Ольховская
Дом, принадлежащий Макарову, был старым и далеко не богатым, деревянным и покосившимся. Однако в таком месте и это было много, случайный человек сюда не попал бы… или случайный представитель нечисти. Вероятнее всего, жилище досталось Макарову от каких-нибудь друзей или родственников.
За двором хатник не следил, да это и понятно, представителей его вида дворы не интересовали. Рада и Пилигрим открыли незапертую калитку и прошли по узкой тропинке, едва различимой среди густой травы. Они не успели добраться до крыльца, когда дверь дома распахнулась, и на пороге появился мужчина лет шестидесяти, невысокий, полный и седой. Впрочем, невысоким он был лишь по человеческим меркам, для хатника он достиг впечатляющего размера.
– Вы еще кто? – нахмурился Макаров, и его глаза почти скрылись под кустистыми бровями. – Я ничего не покупаю! И не продаю! И религию вашу обсуждать не буду!
– Похвально, – кивнул Пилигрим. – Но кое-что обсудить все же придется. Например, Анатолия Гончукова.
Макаров, до этого готовый с ними чуть ли не драку на дубинках начать, как-то разом сник, и одно лишь это служило доказательством, что пришли они не напрасно. Вроде как старое дело не имело к нему непосредственного отношения, он там остался всего лишь свидетелем и не должен был волноваться, однако Рада чувствовала, что до спокойствия ему сейчас очень далеко.
– Вы из градстражи, да?
– Да, – заявил Пилигрим с такой уверенностью, что хатнику и в голову не пришло требовать у него удостоверение. К счастью.
– Толю нашли?
– Нет, просто искать начали активней. Нам нужно поговорить.
Рада ожидала, что вот сейчас он начнет упрямиться – никто не любит просто так связываться с градстражей! Однако Макаров согласился неожиданно легко, как будто даже с облегчением:
– Вы правы! Заходите…
Его дом был полон хлама. Что-то осталось от предыдущих владельцев – например, обшарпанная старая мебель. А что-то он явно притащил из секонд-хендов, антикварных магазинов и помоек. Нельзя сказать, что Макаров собирал откровенный мусор, нет, свои трофеи он расставлял аккуратно. Но предметов в тесном домике накопилось так много, что ощущение захламленности становилось давящим.
Хатнику такая обстановка наверняка казалась уютной, внушающей спокойствие. А вот водяному бы это не понравилось… К тому же Гончуков был крупным мужчиной, ему негде было устроиться на ночлег в этой клетушке!
Макаров остановился в комнате, которая ему, пожалуй, казалась гостиной. Он уселся на металлический ящик, застеленный старым ковром. Рада и Пилигрим остались у двери, садиться здесь было слишком опасно – обрушиться могло все и сразу.
– Мне нужно было рассказать правду в самом начале, – признал Макаров, обхватив голову руками. – Как только стало известно, что Толя пропал… Но, когда ко мне пришли из градстражи, я смалодушничал. Это же преступление! Я подумал, что только подставлю его… У Тольки и его жены были не идеальные отношения, хоть и нормальные. Я решил, что он не пропал, а захотел отдохнуть от нее. Сам явится потом, а окажется, что я его выдал – и что тогда? Проблем не оберешься! Я промолчал… Но это не оправдание. Проходили дни, а он не возвращался. Всем стало ясно, что он пропал… И я думал о том, что должен пойти в градстражу. Думал каждый день! Сегодня вот тоже думал… Я как будто чувствовал, что вы придете!
Становилось все любопытней. Ни градстража, ни жена пропавшего водяного не подозревали Макарова ни в каких преступлениях, да и Гончукова тоже. Раде хотелось встретиться взглядом с Пилигримом, понять, думает ли он сейчас о том же. Но – нельзя, оба они должны были изображать уверенных представителей градстражи, которые и так о многом догадывались.
– Давайте по порядку, – предложила Рада. – Если изложите все сами и нам не придется вытягивать из вас детали, может, нам не нужно будет вас задерживать.
Это определенно взбодрило Макарова, да и понятно, почему – по той же причине, которая заставила его молчать до последнего. Хатники плохо переносили заточение, куда хуже, чем другие представители нечисти. Ему даже на пару дней было страшно попасть на чужую территорию, а уж надолго… Вот он и вступил в битву с собственной совестью.
Зато уж теперь-то он не молчал, и появились детали, которые многое меняли.
Водяному и хатнику действительно не о чем было говорить ночи напролет – и они не говорили. Просто Гончуков, всю жизнь проживший у реки и не привыкший ни в чем себе отказывать, не мог надолго оставаться вне воды. Он начал проситься домой, однако его жена не желала идти на уступки – ей давно хотелось погулять по столице и увидеться с друзьями.
В итоге он не выдержал. Гончуков уговорил старого приятеля показать ему какой-нибудь тихий спуск в Свислочь. Водяной прекрасно знал, что принятие истинной формы и плавание в главной городской реке под запретом для всех, никаких исключений. Однако он был уверен, что если его не поймают, то и не страшно.
– Я пытался его отговорить! – заявил Макаров. – До последнего объяснял, что это отвратительная идея… А он – ни в какую. Ну, я и показал ему, где спускаться… Зачем портить отношения?
Гончуков ходил не к приятелю, он ходил к реке. Макаров просто прикрывал его перед женой – если она звонила, заверял ее, что все в порядке. А в ту ночь, когда водяной исчез, хатник его даже не видел. Но, когда к нему пришла градстража, он еще был уверен, что ничего плохого не случилось, потому и подтвердил уже привычную ложь.
Ну а дальше началась его долгая дуэль между трусостью и совестью.
– У вас есть предположения насчет того, что с ним могло случиться? – спросила Рада.
– Все, что угодно. Толя совсем без головы иногда был… Как на земле – разумный мужик, солидный даже. А как в воду попадет – дурной, как малек. Первый раз, как он это затеял, я с ним пошел, спуск ему показать… Я убеждал его, что плавать нужно там, где деревья, вдали от пляжей и мостов, даже ночью. Так он меня не послушал! Он в ту же первую ночь поперся к Троицкому.
– Он плавал на поверхности? – удивился Пилигрим.
– Нет, в основном под водой, но всплывал иногда… Я ему
