Моё пост-имаго - Владимир Торин
Согласно расхожему мнению свое название «Колокол и Шар» получил благодаря старому колоколу над входной дверью заведения – такие колокола прежде висели на городских столбах, под которыми дежурили констебли в молодость мистера Брекенрида; впоследствии их заменили на сигнальные тумбы. Что касается шара, то и он обнаруживался неподалеку – стоял на постаменте в самом центре общего зала: серую каменную голову покрывали трещины, а в некоторых местах даже сколы. И тем не менее, вырезанный на ней витиеватый герб Полицейского ведомства Габена с гордым девизом «Следить. Ограничивать. Не позволять» пребывал в целости и сохранности. Когда-то этот шар красовался на парапете кровли Дома-с-синей-крышей, но однажды взлетающий полицейский фургон, отнесенный ветром, случайно задел его – сбил колесом, и он упал на крышу. Возвращать на место шар не стали, а вместо этого стащили вниз, и он долгое время лежал в луже на заднем дворе штаб-квартиры полиции Тремпл-Толл. Мистер Брекенрид посчитал, что негоже так обращаться со служебными реликвиями и поставил паре молодых констеблей бутылку «Синего зайца», чтобы они принесли шар в паб. Никто не был против. Так шар поселился под этой крышей и быстро стал для посетителей привычной частью родной и такой уютной обстановки.
Полицейский паб… Сколько всего кроется в этих двух словах! Несмотря на то, что здесь собирались лишь злобные, безжалостные, жестокие, циничные и грубые личности, а именно господа констебли, к самому мистеру Брекенриду и его собственности они относились уважительно и даже с почтением. Мистер Брекенрид был не из тех, с кем можно шутить, и его паб являлся одним из тех немногочисленных мест в городе, где наглые и привыкшие к собственной безнаказанности полицейские оплачивали счета целиком и полностью.
Пышные пшеничные усы мистера Брекенрида, поблескивающие помадкой, скрывали извечную кривую ухмылку. Глаза трактирщик постоянно щурил, а о его тугие напряженные скулы можно было сломать себе взгляд. Все эти черты бывалого, прожженного полицейского были при бывшем старшем констебле и поныне.
Даже сейчас мистер Брекенрид мог дать фору многим молодым и крепким констеблям. Его руки бугрились огромными мускулами – казалось, их отлили из бронзы, жилетка едва не трещала, натянутая на его грудь, словно на бочонок. Предплечья трактирщика, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубахи, были покрыты многочисленными татуировками, свидетельствующими о разных периодах его славной полицейской жизни. Имелись в наличии отметины, связанные с получением звания, чернильные звезды символизировали убитых преступников, цветки обозначали отправленных на каторгу или в тюрьму Хайд, а изображения веревочных петелек – повешенных. Все это были обязательные служебные знаки: кожа каждого констебля в Саквояжном районе представляла собой подробную хронику его славной и (чаще всего) пестрой карьеры, тщательно расписанная полицейским татуировщиком из Дома-с-синей-крышей.
Сейчас в пабе было не продохнуть от людей, буквально отмеченных смертями и страданиями прочих. По городу ходили жуткие – один хуже другого – слухи о том, что творилось в стенах «Колокола и Шара». И чтобы не возникало сомнений, насколько близки они к правде, стоит подчеркнуть, что поговорка «Хуже констебля может быть только пьяный констебль» возникла отнюдь не на пустом месте. Полицейские пьянеют быстро, они не склонны к тихому, мирному полусонному опьянению ваших тетушек с бокалом шерри под мягкую музыку из граммофона. Под воздействием эля констебли становятся подлинными извергами, облаченными в форму и вооруженными дубинками, которые в это время редко остаются висеть на поясе.
Мистер Брекенрид, в свою очередь, подавал клиентам лишь эль собственного изобретения – «Синий заяц», или же по-другому «Полицейскую пьянь». «Заяц» действительно имел синий оттенок, помимо этого пах скипидаром, делал пьющих его чрезмерно агрессивными, но что хуже – вызывал очень быстрое и неуемное привыкание: попробовавшие этот эль, больше не могли пить ничего другого.
Вот и сейчас в пабе постоянно раздавились крики: «Подбавь, Брекенрид!», «Еще двух “Зайцев”!», «Полицейской пьяни нам!», и бывший старший констебль щедро наливал большие пинтовые кружки, а мальчишки, которых в пабе было как блох на дворняге, спешно доставляли их к месту назначения, пробираясь через густые дымные тучи от трубок, сигар и папиреток.
Мальчишки эти были сыновьями, племянниками, подчас даже внуками господ полицейских, которых те приучали к славной жизни блюстителя закона с ранних лет. К примеру, в одном темном углу раздавался громкий душистый хохот, который сопровождали многоголосые призывы: «Да! Бей его, Джимми!», «По голове! Нет! Не туда! Он же так сразу отрубится!», «По темени бей!», «По лбу лупи!», «Да подбородок не забывай!». Джимми, мальчик девяти-десяти лет испуганно молотил дубинкой какого-то несчастного смуглого человека, очевидно, приезжего. Тот выл, орал, забивался в угол, вся его голова была в кровоподтеках, и с каждым ударом дубинки свежих ран на ней добавлялось. Ничего из ряда вон выходящего – просто некий отец учил своего сына, как правильно приветствовать в Габене господ иммигрантов.
В другом месте под одобрительный гогот старших двое мальчишек примерно одного возраста схватились друг с другом – они пытались повалить один другого на пол, запинать, даже выдавить глаза: «В деле поимки вертлявых любые методы сгодятся!». Заботливый дядюшка при этом учил племянника разбивать нос определенным образом: как разворачивать кулак, куда именно бить, чтобы «им» было максимально больно, чтобы «у них» все плыло перед глазами, но при этом «они» не теряли сознание. «Это целая наука, я бы даже сказал, искусство!» - сообщал дядюшка-констебль.
На втором этаже паба совсем мелкий мальчишка, чуть старше шести, но при этом ругающийся, как портовый грузчик, под нетрезвые комментарии дымящих папиретками зрителей отбивался от здоровенной крысы. Крыса была едва ли не с него ростом, худющая, с лысым хвостом и торчащими ребрами, с длинной оскаленной пастью. Всю ее плешивую шкуру покрывали жуткие черные отметины – словно о нее раз за разом тушили сигары и папиретки. Сражаясь с мальчиком, крыса свистела и рычала, разбрызгивая по сторонам слюну, пыталась ухватить ребенка клыками. А тот, держа своего ужасного противника за горло одной рукой, пытался лупить его по морде сбитым в кровь кулачком другой. Проделывал он это весьма профессионально, и было видно, что это не первый его подобный бой, а вокруг господа констебли улюлюкали и хохотали. «Некоторые из них кусаются, Билли!», «Ты должен быть готов
