Читай меня вслух - Женя Юркина
Катя погладила кошку – та приоткрыла один глаз и коротко мявкнула.
– Решила задобрить Белку, чтобы она разрешила взять детектив? – поинтересовался паренек, который заведовал книжным развалом. Из-под капюшона, спадавшего на глаза, виднелись только раскрасневшиеся на морозе щеки и нос. Паренек был закутан в шарф, и все его слова терялись где-то в вязаных складках. Кивнув в сторону кошки, он добавил: – Не бойся, Белка не кусается.
– Я и не боюсь, – Катя строго посмотрела на паренька, но тот слишком увлекся, стараясь произвести впечатление, и намек не понял.
– И какую же литературу предпочитает такая куколка?
– Энциклопедию по отказам от уличных знакомств, – бросила она и, смягчив дерзость извиняющейся улыбкой, демонстративно отвернулась – сделала вид, что ее заинтересовали книги из коробки о садоводстве. Местный донжуан хотел что-то сказать, но его отвлек покупатель.
Катя подумала, что пора бы кому-нибудь написать руководство о том, как не стоит называть девушек при попытке знакомства. Она облегченно выдохнула, убедившись, что «кукловод» отстал.
С напускным интересом Катя стала перебирать книги о садоводстве и флористике. Советские энциклопедии, книги о целебных травах, комнатных растениях и цветах в саду… Сбоку, втиснутая между коробкой и стопкой справочной литературы, томилась тонкая книжка в твердой блестящей обложке, выглядящая неуместно на фоне своих постаревших собратьев. Рука машинально потянулась к этой книге, и Катя замерла над ней, словно откопала на дне коробки сокровище. Она держала в руках карманную энциклопедию с интригующим названием: «Язык цветов. Секреты флориографии».
Перехватило дыхание – то ли от холодного ветра, то ли от догадки, внезапно пришедшей на ум. Страницы зашуршали под ее пальцами, точно убегая. Потребовалось приложить усилия, чтобы подхватить страницу – та обмякла от прикосновения и подчинилась. Она безошибочно остановилась на развороте, украшенном рисунком белой сирени. Катя бегло прочитала текст, который бы мог пригодиться садоводу, но вовсе не для разгадки послания. И когда она отчаялась найти что-то важное, взгляд выцепил из нагромождения букв две фразы: «Белая сирень – символ первой любви. Дарящий букет из белоснежной сирени говорит вам: “Давай будем любить друг друга”».
Сердце бешено забилось от прочитанных строчек. Катя попыталась успокоить себя, но внутренний голос, уверявший, что это лишь совпадение, звучал очень неубедительно. Тогда она решила, что просто ошиблась книгой, избрав легкий путь поверить в то, чего на самом деле не было. Словно бы почувствовав ее сомнения, страницы завибрировали под пальцами и буквы заплясали на бумаге, расступаясь в стороны: они жались друг к другу, искажались, превращаясь в кривые черточки, чтобы освободить место для новых символов, которые сложились в адрес: «Капитанская, 2». Теперь у Кати не осталось сомнений, что она нашла новую подсказку.
– Будешь брать? – донеслось откуда-то глухо, точно говоривший пытался докричаться до нее из колодца.
Катя вернулась в реальность и, непонимающе захлопав глазами, уставилась на паренька в капюшоне. Он смотрел удивленно и вопрошающе. Проследив направление его взгляда, Катя поняла, что стоит перед прилавком, прижав книгу к груди. Она поспешно вернула книгу в коробку и бросилась прочь. Бежать по заледенелому тротуару оказалось сложно, поэтому Катя быстро сдалась и остановилась, тяжело дыша. Поправила шапку, съехавшую на глаза, и обернулась, будто ожидала увидеть за собой преследователей. Но аллея была пуста и окутана сумерками. Единственным светлым пятном в картине оставалась кошка, семенящая следом. Катя присела и протянула руки. Кошка ловко запрыгнула к ней на колени и замурчала, спрятав нос в складках куртки.
– Поехали домой, Белка, – сдалась Катя. – Две одиночки – уже компания.
Глава 15
Незримые нити
Интересно, каково это – быть платьем?
Одним суждено вдыхать аромат духов, совпадать с цветом глаз своей хозяйки и собирать комплименты. Другие обречены висеть в темном углу шкафа и медленно обрастать пылью… У каждого своя история.
Сегодня из заточения спасли синее платье, которое от счастья заблестело медными пуговицами, расправило кружевной воротник и преобразило Сову так, что теперь это прозвище ей не подходило. Интересно, сколько лет оно провисело в шкафу, переживая смены моды и поколений? Катя нервно поправила пояс на своем бежевом платье с запа́хом. Выглядело оно так, словно висело в том же шкафу, что и синее. Катя хотела остаться незамеченной: по ее задумке, бежевый цвет идеально подходил для маскировки. Но на деле среди темных нарядов она маячила светлым пятном.
В холле консерватории было шумно и многолюдно. И весь этот людской поток следовал от входных дверей к гардеробу, а оттуда – в концертный зал. Но Катя и ее пожилая спутница не торопились занимать места. А все потому, что Сова увлеченно разглядывала стенды.
– Неважный у них оформитель, – подытожила старушка.
– Особенно если сравнивать с вашими работами.
От Катиного комплимента Сова разулыбалась и принялась хаять оформителя еще сильнее. Извинившись, Катя отлучилась, чтобы проверить обстановку в концертном зале, и у входа едва не столкнулась с Ольгой Николаевной. Они обменялись любезностями, и журналистка тут же включилась в работу, поинтересовавшись, где можно найти мать Лизы Петровой. Ею оказалась миниатюрная шатенка в третьем ряду. Женщина разговаривала с соседкой справа и была так увлечена беседой, что игнорировала проходящих мимо людей. Зато по левую сторону было несколько свободных мест. Катя поспешила за Совой.
Они успели как раз вовремя. Свет погас, и торжественная музыка оглушила зрителей. На сцену выплыла молодая барышня в длинном бархатном платье, которое почему-то напомнило Кате обивку для мебели. Она отогнала от себя эти мысли, сосредоточившись на более важных вещах. Ее план был рискованным, но довольно простым. Она извинилась перед спутницей, оправдывая свой побег неотложным делом, потом вскочила с кресла и, протиснувшись между рядами, покинула концертный зал. Избрав наблюдательным пунктом запасной вход, спрятанный портьерами, Катя стала ждать.
Пустующее место между дочерью и матерью, не видевшихся несколько лет, словно олицетворяло ту пропасть, которую проложила их взаимная обида. Но, даже утратив на долгое время общение друг с другом, они были ближе, чем могли себе представить. Даже цвет их платьев был одинаков. Катя улыбнулась, отметив это. С прошлым можно разругаться, но оно навсегда останется с нами: в цвете глаз, взятом от матери, в похожих голосах или в ошибках, что мы порой повторяем вслед за родителями… Наши корни не выкорчевать забвением.
Мать и дочь одинаково вскинули руки, аплодируя… и в один момент повернулись друг к другу. Взгляды их встретились, и хотя Катино зрение не позволяло четко увидеть эмоции, но она точно знала, что обе в этот момент были поражены и растеряны. Вначале мать и дочь, не двигаясь, смотрели друг на друга, точно заново узнавали; а потом дочь пересела на пустующее место и распростерла матери объятья. Никто из окружающих не обратил внимания на эту встречу, и только Катя знала, что стоит за каждым движением: сколько ссор, боли, обиды и любви… Лиричная музыка, звучащая со сцены, добавила драматизма, и Катя не смогла сдержать слез. Она заплакала скромно и тихо, как плачут зрители в кинозале, не желая показывать своей сентиментальности; закуталась в портьеры, чтобы спрятаться и слиться с пространством, стать частью концертного зала.
Музыка проникала под кожу, вдыхалась с воздухом и разливалась по телу. На сцену один за другим выходили музыканты, звучали разные инструменты: глубокий звук рояля сменялся дрожащей скрипкой, а она – волшебными переливами арфы. Катя не запоминала ни имен, ни лиц музыкантов, сконцентрировавшись лишь на звуках. Казалось, что другие органы чувств отключились. Но когда на сцену вышла Лиза Петрова – высокая, статная, гордая, – Катя вынырнула из своей безмятежности и ощутила волнение. Пианистка заиграла, и музыка преобразила ее. За клавишами она превратилась в хрупкую и нежную девушку, олицетворение самой мелодии, рожденной под ее пальцами. Музыка завораживала, исцеляла
