Хранители рубежей - Марго Генер
– Гоблины, – пояснил медведь.
Горожане на нас глазели, но не подходили, видимо люди сверху тут бывают не так часто, чтобы пропускать мимо, но и не настолько редко, чтобы тыкать пальцами.
Только спустя минут пять виляния по улочкам Подгорода мы встретили первых людей. Все сплошняком лысые, но бородатые, глаза непомерно большие, рты маленькие, кожа бледная, одеты в дивной пестроты лохмотья. И вот они-то на меня и стали пялиться своими громадными окулярами.
– А чего это они? – поинтересовалась я, косясь на группу таких красавцев возле окошка.
Соловей ответил не глядя:
– Красивых женщин они здесь редко видят.
– Какой не прикрытый, но неместный комплимент, – отозвалась я.
Сол хмыкнул.
– Лишь констатация.
Мне его внимание польстило, но вмешался Миха и мой пыл поугас.
– А знаешь, почему именно они на тебя пялятся? – спросил он.
– Вот после твоего вопроса стало не по себе, – призналась я.
– И правильно, – согласился медведь. – У них тут работорговля – только в путь. Особенно хорошенькими девушками.
Я ужаснулась и придвинулась поближе к Михе, Соловей это заметил, красивые брови сдвинулись, он проговорил:
– А вот это было обидно.
Я развела руками и сказала:
– Ничего личного. Миха выглядит надежнее.
– Попросишь ты у меня помощи, – фыркнул Соловей, а медведь гоготнул.
– Вишь, не только тебя, такого сладкоголосого, девки обожают. Хехе. Ну ничо, ничо, все наладится. Ты главное сноровку не теряй, певун.
– Я не теряю, – хмуро отозвался Сол и неоднозначно покосился на меня.
Прошло минут пятнадцать, а мы все шли извилистыми улочками Подгорода, народ все выглядывал, глазел настойчивее. Через какое-то время стали цепляться прохожие с вопиющими предложениями.
– Сколько за женщину? – поинтересовался болезненного вида лысый мужчина в красном тряпье, когда вывернули на людную площадь с бассейном.
– Не продается, – четко ответил Миха.
Лысый будто не поверил и, осмотрев меня сальным взглядом с ног до головы, проговорил:
– Плачу любую цену. Назови свою сумму.
Медведь развернул к нему звериную морду и оскалился.
– Сказал – не продается.
На месте лысого после такого отказа я бы не только осознала посыл, но и промочила бы штаны. Но лысый, судя по всему, привыкший к разного рода зверюгам и их впечатляющим клыкам, только нахмурился и, кивнув, скрылся в толпе.
– Не понравился он мне, – сказал медведь. – Харя больно хитрая.
Соловей кивнул.
– Тут у половины такая харя. Мы вошли в район людей. Если среди гномов и гоблинов ещё относительно спокойно, все же у них правила, законы, то здесь, среди вольных людей законы – понятие очень зыбкое. Не пойман – не виноват. Примерно так.
– Как же они управляют таким большим городом, не имея правил? – удивилась я.
– Правила есть, – пояснил Соловей, – но если ты смог увильнуть от их выполнения и некому это доказать, никто не станет разбираться.
Я заметила:
– Не очень-то это и отличается от того, что происходит на поверхности.
– На поверхности есть полиция, – сказал Сол.
– А тут?
– А тут только городской смотритель. Но он сам первый нарушитель правил, которых здесь и так не много.
– Ну и местечко, – заключила я.
Очень не кстати мне приспичило по нужде. Какое-то время я терпела, но три стакана утреннего компота все настойчивее давали о себе знать. В результате я не выдержала и сказала об этом агентам.
Соловей помрачнел ещё больше.
– Очень не хочется здесь задерживаться, – сказал он. – Особенно с тобой.
– Эй-эй, я бы попросила.
Сказала я это больше для проформы, потому что самой в этом мутном Подгороде оставаться не хочется. Но моему организму это не объяснить.
Медведь выдохнул натужно и проговорил:
– Ладно, чего уж. Не терпеть же ей в самом деле. Пойдем в харчевню какую зайдем. Горло промочим, а она сходит, куда надо.
Мрачный кивок Соловья ознаменовал согласие, хотя очень неохотное. Мы свернули с главной улочки в какую-то каменную кишку поуже. Моментально стало шумно, какие-то люди, гномы, они что-то гоготали, кричали нам вслед. Соловей крепко обнял меня за плечи, а когда я попыталась воспротивиться – прижал ещё сильнее и сказал.
– Так буде лучше. Поверь.
Произнёс он это так, что спорить с ним желание отпало. Я шла, чувствуя тепло его тела, даже ощущала гулкое сердцебиение и улавливала тонкий бодрящий аромат, который так выбивается из запахов Подгорода. Молча мы преодолели метров пятьдесят, а я все это время ловила себя на мысли, что находиться под защитой Соловья не так уж и раздражает. А если уж совсем честно – приятно. В первую очередь потому, что ощущение никчемности и непутевости притупляется. Ведь если меня кто-то защищает, значит кому-то, кроме мамы, я не безразлична. Ну, хотя бы можно себе это вообразить.
Дверь в харчевню оказалась низкой и деревянной, поэтому всем нам пришлось пригибаться, когда входили внутрь. Особенно Михе с его медвежьим ростом. Внутри спертый воздух пропах жареным мясом, прогорклым жиром и кислым пивом. Народу битком, все орут и гремят кружками по столам.
Я поморщила нос.
– Даже в самых гадких пивнушках лучше.
Миха развел руками.
– А чего ты хотела? Подгород.
– Боюсь представить, что у них творится в туалете.
– Ну вот заглянешь и увидишь, – усмехнулся Миха. – Я буду вон там, на баре.
Я поискала взглядом направление, где может быть та потайная и очень нужная дверка. На потолке нашла деревянную табличку со стрелочкой и изображением писающего мальчика. Ну что ж, испытаем все прелести Подгородских уборных.
Только сделала шаг в её сторону, как Соловей отправился следом за мной.
– А ты куда? – не поняла я.
– Я иду с тобой, – сообщил он тоном, не терпящим возражений.
Но меня этот тон не устроил. Я все понимаю, здесь опасно и все дела, но не в туалет же со мной ходить.
– Слушай, мне не пять лет, – заметила я. – Уж как-нибудь с этим делом справлюсь самостоятельно.
Голова Соловья наклонилась вперёд, он навис надо мной как-то близко, я невольно уставилась в его пронзительно
