Ржевский 4 - Семён Афанасьев
— Не начнут. Комаров на собственном лбу топором никто не бьёт, — на автомате роняет Трифонов. — Хм, занятно. Вот и первые ошибки пошли.
— Ты о том, что в гонке за следующим месяцем они на эмоциях языком ляпнули? А теперь оказывается, себе хуже сделали?
— Ага. Дим, а это ты их наследников?..
— Да.
— Скажешь, за что? Я понял, что ты на дочь Демидова намекал, но может какие-то подробности будут? Я не настаиваю! — торопится оговориться друг родителей.
Без купюр рассказываю все обстоятельства.
— Звучит как небылица, — серьёзно заявляет обитатель Золотого Квадрата. — Даже не знаю, как относиться.
— Алексей Викторович, ты же чувствуешь, что я не вру, — вздыхаю. — Просто страшно тебе и оттого поверить боишься. Ладно, на тебе: так всё и было, Слово Ржевского.
Трифонов забористо и долго матерится. Потом без перехода спрашивает:
— Дим, как думаешь, есть у нас шансы вольности Города отстоять? Или лучше всё быстро продать — и валить к чёрту из Соты? Раз город Семье понадобился?
— Шансы есть всегда. Другое дело что, как говорят японцы, шанс против серьёзного профессионала бывает невелик и вырывать его нужно уметь любой ценой.
— Дим, я боюсь сейчас сходу как ты шашкой махать, — зябко ёжится собеседник, несмотря на жаркую погоду. — Но хочу, чтобы ты знал: если вдруг деньгами или ещё чем негласно могу помочь…
— Спасибо. Принял. Алексей Викторович, кое-чем уже можешь помочь: дай совет? Мне, чтобы кое-какую вышку связи на своём участке официально поставить, надо вернуться в наш списочный состав.
— Совета Города?
— Ну.
— Думаю, проблемы не будет. Единогласного решения, конечно, ждать не приходится, но по нынешним временам мы шестеро точно проголосуем. А тебе больше и не надо.
— Шу Норимацу говорила, вроде, единогласное решение должно быть? — припоминаю детали вчерашнего разговора в ресторане, когда люди Ивасаки полезли глушить нас инфразвуком, а сам толстяк был ещё жив.
— Шуваловы, Шереметьевы и Романовы потеряли наследников. Они сейчас за процедуры топить не будут — у них другие проблемы, — сумрачно поясняет Трифонов. — Да и твои эскапады в адрес Воронцова, царевича, прочих — тебя уже бояться начинают. Если коротко, насчёт восстановления статуса можешь не переживать: считай, вернул. Не парься.
— Спасибо на добром слове.
— Дим! Если что, моих детей у тебя на участке можно будет поселить? — он словно начинает стесняться. — У тебя сейчас такая защита на имении стоит, что прямо завидно. Примешь отсидеться?
— Да. В любое время, домов хватает, — говорю твёрдо и чётко. — Викторыч, единственный момент. У меня защита — не тот купол, который снаружи виден. Это иллюзия.
— Да ну⁈ Да не может быть!
— Честно. Не вру.
— Такая иллюзия, точнее, её генератор, как дворец стоит! Где взял, если не секрет⁈
— Мать невесты дала на время, — кошусь на плавающую как дельфин Мадину.
— Семья Эмира? Красиво жить не запретишь, — вздыхает друг родителей. — Ладно. Если в городе хуже станет, я тогда отпрысков к тебе отправлю: рядом с тобой всё равно безопаснее, по-любому.
Я-то согласен, но больше — по причине портала к Далие. Если что, в него убрать всех из зоны боевых действий — минута.
Самая лучшая защита.
— Почему? — мне интересен ход его мыслей, поскольку он о ходе в Залив не знает.
— Ты ж отморозок, — пожимает плечами собеседник. — Чуть что не так — вокруг тебя только трупы. А взять с тебя при этом нечего. Получается: штурмовать твои бастионы — армию положить, а в случае успешного взятия — только моральное удовлетворение. За последние пару суток в городе все поняли.
Ух ты. Приятно, чё. И логично.
— Ну и твои союзы, — добавляет Трифонов. — Норимацу, аль-Футаим, Барсуковы. В принципе, хватило бы одной первой фамилии, чтобы кроме регулярной армии к тебе и лезть никто не подумал. После сегодняшнего дня. Спасибо, что детей приютить согласился! Хорошего дня.
— Не за что, дети — это святое. Спасибо, и тебе.
Глава 18
Мадина Наджиб, дублёр-двойник Её Величества Далии аль-Футаим.
— Здравствуйте.
— О. Виктор Петрович, какими судьбами? — удивился Ржевский.
Пообщавшись с Трифоновым, он вернулся к бассейнам. Там уселся на бортик, одетый в одно полотенце, и задумался.
— Хотел поблагодарить. То, что вы для нас сделали…
— ПРОЕХАЛИ! — легкомысленно отмахнулся блондин.
Сейчас его больше занимал вопрос, в чём возвращаться домой: одежды больше не было, ассигнации в кармане тоже безвозвратно сгорели (кстати, интересно, а сколько там было?).
Неужели опекун предпочитает золото именно поэтому⁈ Мадине стало интересно. А ведь под удар плазмой и огнём Дмитрий попадает регулярно, бумажных денег действительно не напасёшься.
— Какой ты хитрый и предусмотрительный, — озвучила она тихо собственные мысли, кивая на кучку золота, которую попечитель старательно завязывал узелком в краешек полотенца (карманы сгорели вместе с одеждой).
Ржевский покосился на неё, но ничего не сказал. Вместо этого продолжил разговаривать с Демидовым:
— Виктор Петрович, верите, больше всего ставят в неловкое положение и раздражают именно подобные благодарности! Ну проскочили и проскочили, искренне рад за вас… Как там Алина, кстати?
— Рассказала много интересного про свой плен и про то, как вы их освобождали.
— Так. — Потомок гусара энергично поднялся. — Можете сделать мне одно одолжение?
— Говорите. — Промышленник, судя по интонациям, которые сейчас слышала менталистка через громкую связь, не особо-то и напрягся.
Потому что долг за дочь отплаченным в полной мере не считал.
— Давайте вы больше никогда этого не будете упоминать? Мне, кому-либо ещё, неважно, — кое-кто отчего-то напрягся.
— Хорошо, — а вот фабрикант озадачился.
Он явно ожидал какой-то другой просьбы.
Мадина потянулась и перевернулась на живот: в отличие от родных краёв, летнее солнце здесь не обжигало. Грех не пользоваться. Опять же, где и когда ещё в таком виде походить придётся.
— Кстати, — опекун что-то вспомнил. — Виктор Петрович, помощь нужна!
— Слушаю.
— Документами не поможете?
Кроме неё рядом никого не было, оттого блондин не заморачивался и говорил открыто.
— Какими? — голос Демидова на том конце заинтересовался.
— На меня и на девушку со мной. В идеале — какой-нибудь рабочий ваших заводов или предприятий; или даже квалифицированный специалист! Допустим, что-нибудь по механике?
— Я сейчас сверну деятельность, — вздохнул фабрикант. — После случившегося некоторое время возобновлять работу не планирую.
— Это понятно, — терпеливо выговорил Ржевский. — Так даже лучше. Работал парень у вас, остался без работы. Вылетел из съёмного жилья, оказался на улице. Вот документы.
— Степень надёжности?
— Оригиналы. Должны выдерживать любую проверку кроме очной ставки.
— Это же только на нижнее сословие получится сделать? — Демидов удивился. — Дмитрий Иванович, даже инженерную должность уже не смогу!
— А пусть будет! Нижнее сословие даже лучше! — блондин возбудился и забормотал. — Взять с такого человека нечего, магического дара нет, всех активов — физическое здоровье да аккуратность. Виктор Петрович!
— А?
— Хорошо бы с рекомендацией вашего кадровика? Дескать, ума парень невеликого, но крайне аккуратен, старателен и порядочен. Возможно такое?
— Для вас возможно и не такое. Я понимаю, спрашивать о целях и подробностях бессмысленно?
— Скорее, нетактично, — деликатно ушёл от ответа Ржевский. — Недели через две-три расскажу, а пока не обессудьте.
— Я вам пришлю в течение пары часов, куда и к кому обратиться. Скорее всего, будет кто-то со вспомогательных производств из центра империи.
— А в Соте я какими судьбами⁈
— Сюда перемещён в рамках наших внутренних процессов. Ещё раз спасибо за всё, что вы для нас сделали.
— Уже в расчёте, Виктор Петрович.
Опекун разорвал соединение, под влиянием эмоций оглушительно хлопнул в ладоши и радостно потёр руки:
— Хряк-ра-ра-бум. — Его босые ступни глухо выбили чечётку. — Основной комплект документов нарисовался.
Отягощённое завязанным в уголок золотом, полотенце радости хозяина не выдержало: распахнулось, скользнуло вниз, а дальше упало в воду и стремительно исчезло.
— Золото быстро тонет же, — невозмутимо объявила Мадина, наслаждаясь замешательством попечителя.
Говорила она громко и с тем расчётом, что услышат остальные на том бортике.
Три Норимацу, две Барсуковых, одна Левашова и одна аль-Футаим, не сговариваясь, с интересом уставились на кое-какую анатомическую деталь блондина. Наджиб в силу профессии видела: они смотрели не столько
