Смертоцвет - Александр Зимовец
— Хватит нести чушь, я просто привыкла в любую работу сразу включаться и делать ее хорошо. Чего и тебе советую, если хочешь чего-то достигнуть в этом мире.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — Герман шутовски поклонился. — Благодарю за совет.
— Ну, все, отставить балаган. Одним словом, у графа будет прием в его имении, в следующую субботу. Тебя туда непременно пригласят, ты по меркам уезда видный чиновник. Там ты подойдешь к графу и деликатно намекнешь, что кое-кто в правительстве сочувствует его горю и хотел бы оказать посильную помощь. А потом расскажешь мне, как он отреагировал. Кажется, задание — проще некуда. Ну, и по возможности произведи там хорошее впечатление, ты это умеешь. На графа, на супругу, на дочку его, может быть. Пригодится.
— А дочка симпатичная? — уточнил Герман.
— Так, поручик! Вот сейчас было совсем неконструктивно!
— Да я что? Если это нужно ради высших интересов дела…
— Хватит! Сейчас такие высшие интересы я тебе устрою!
С этими словами она толкнула его на письменный стол и впилась в его губы жарким поцелуем. Германа даже в дрожь бросило, но он был не из тех, кто теряется, так что не прошло и нескольких секунд, как платье Тани было уже расстегнуто и наполовину стянуто.
Вот только в тот момент, когда следовало уже приступать к главному, на лестнице снова послышался дробный стук сапог, а мгновение спустя в дверях опять показалась взволнованная физиономия Вихрова. Таня едва успела прикрыться платьем, однако вся мизансцена, разумеется, осталась более чем красноречивой.
— Вихров, какого черта? — рявкнул Герман. — Вас в кадетском корпусе учили врываться к начальству без стука?
— Учили, что в экстренных случаях дозволяется, — проговорил корнет, покрасневший и силящийся отвести глаза от обнаженных ножек подполковника Ермоловой.
— И какой нынче экстренный случай? Небо на землю упало? Или унтер-офицерше Занозиной явился среди ночи леший?
— Никак нет, ваше благородие, — отрапортовал корнет. — Прибежал только что дворник из дома Никифорова. Говорит, мертвое тело нашли. И выглядит оно так, что без черной магии точно не обошлось. Вот я и подумал… такое дело… не каждый день бывает, вот и…
— Все правильно, корнет, — ответила Таня, между делом успевшая натянуть платье обратно и даже частично застегнуть его. — Благодарю вас за усердие.
При этих словах Вихров просиял, словно пуговицы Рождествина.
— Теперь ступайте, найдите извозчика, — прибавила она, взяв со стола папку с документами. — Я, пожалуй, с вами съезжу. Поглядим, что там у вас стряслось, и откуда в здешней глуши черная магия.
Глава вторая
Иван Семенович процветает
Пока добрались до нужного двора, уже начало темнеть. Место найти было немудрено: во дворе дома гудела взбудораженная толпа, сильнее всего сгустившаяся возле крыльца. Кое-где раздавалось женское оханье, кто-то плакал, кто-то матерился.
— Так, расступись, расступись, — начал Герман. — Дайте пройти. Корпус жандармов!
Толпа послушно раздалась в стороны, а некоторые стали проталкиваться подальше от явившегося начальства.
— Что тут у нас? — спросил Герман, заметив, что над телом погибшего склонился полный низкорослый человек в бордовом сюртуке. Когда тот с трудом разогнулся, Герман увидел знакомое одутловатое лицо с алыми масляными губами.
— Доктор, а вы уж здесь! — воскликнул он, узнав того самого врача, которого встретил в свой первый день на службе в Корпусе.
— Простите, поручик, мы знакомы? — спросил доктор, подслеповато щурясь на Германа. — А, погодите, в самом деле, кажется, видались. Вы тогда у князя Вяземского в имении были, еще бегали очень резво, помню, помню. Только, кажется, вы тогда еще были корнет, и даже мундира не носили. А теперь — настоящий орел! И уже поручик — поздравляю.
— Благодарю, — ответил Герман. — Вот только откуда вы здесь взялись, да еще прежде полиции?
— Так ведь голубчик мой, у меня же в вашем уезде практика! — ответил доктор, причмокнув губами. — А вас, что же, сослали к нам в глушь? Ну, что же, не расстраивайтесь, соседями будем.
— Что тут? — спросил Герман, указав на распростертое на земле тело. Только сейчас он заметил, что убитый как-то странно позеленел.
— Да вот, Иван Семенович Рыжов, здешний бакалейщик, помещика Дувалова торгующий крестьянин, торгует в лавке бакалейными товарами. Торговал, точнее сказать. Вы не изволили знать? А теперь, вот, процветает, как при жизни не процветал.
Доктор горько усмехнулся, а Герман теперь понял, что означает зеленый цвет: тело Рыжова проросло насквозь каким-то растением, более всего напоминающим плющ. Тонкие стебли пронизывали и руки бакалейщика, и ноги, и живот, высовываясь то из рукава купца, то из ноздри, то прямо из щеки. Выглядело это так, словно труп пролежал здесь очень давно, так что трава успела прорасти сквозь него. Вот только за этакое время он бы разложился, однако же на нем не было заметно ни следа тления, словно умер Иван Семенович не далее, как несколько часов назад.
На алом от прилившей крови лице застыла гримаса страдания и ужаса, а зловещие треугольные листья слегка подрагивали, словно продолжая свой рост.
— Ежели вас, любезный, интересует причина смерти, — прокомментировал доктор равнодушным тоном, — то, боюсь, пока не могу ничем вас порадовать. Надо вскрытьице сделать, я раньше этакой красоты не видывал.
— Я, зато, видела, — мрачно произнесла Таня, выглядывая из-за плеча Германа. — В Московской губернии таких уже четыре случая было. Стало быть, и сюда добрался этот… флоромант. Наши в Москве его флоромантом прозвали. У ротмистра Трезорцева это дело в производстве, у вашего знакомого.
— Это эльфийское проклятие, — прибавил Рождествин. — У нас есть легенды о таком, оно называется Yoora ve Zeizi, «Смерть посредством жизни». Но его уже никто не применял лет триста, а может быть, и больше. Оно считается утраченным.
— Спасибо, поручик, но мы это все уже установили, — сказала Таня. — Вот только откуда оно могло взяться в Московской губернии, а теперь вот и в Тверской?
— Вестимо, откуда: от ельфов все зло, — произнес стоявший чуть поодаль один из зевак-мастеровых в серой тужурке и шумно высморкался. — Они и дитёв воруют, и девок портят. Развели их, понимаешь, разрешили среди людей православных проживать, даже святой крест принимать разрешили. Тьфу! Известно: эльф крещеный — что вор прощеный.
— Так, вы,
