Любить сложно, не любить невозможно - Лана Мур
Парни, начавшие было поддразнивать сестру, резко повернулись к кузену и приоткрыли рты в немом вопросе.
— Поехали кататься, — недовольно проговорил Викрам. Ему не нравилось распоряжение отца. Намного больше грел энтузиазм братьев и, будь их воля, он бы вскоре заслуженно занял освободившееся место. А Абхилаша задумчиво щурила глаза — девушка с детства слышала рассказы отца, и владелец столь известной фамилии ее очень заинтересовал, не говоря уже о том, что появился лишний повод заглянуть к неуловимому Раджиту.
Глава 4. Попытка взять интервью
Взревывая на серпантине мотором, журналист мчался выполнять задание. Он с сожалением проводил взглядом уводящую к водопаду дорогу, и продолжил двигаться к старинному особняку. Выскочив на мощеную площадку перед дверями, он едва не сбил с ног неопределенного пола человека в драной футболке и грязном джинсовом комбинезоне. Лицо странного существа, как у разбойника с большой дороги, было закрыто платком.
— Эй! Парень! Хозяин дома? — слезая с байка, крикнул Раджит.
Отпрыгнувшее из-под колес неопознанное создание сначала замахнулось на гостя метлой, а потом уставилось на мотоцикл, лаская взглядом агрессивные формы.
— Не вздумай угнать или испортить, — строго предупредил Раджит. — Мне надо поговорить с твоим хозяином. Я журналист. Он дома?
Майра, возмущенная, что ее чуть было не сбили с ног, сначала хотела огреть наглеца метлой, но великолепный мотоцикл примирил ее с хозяином-хамом, а то, что он принял ее за слугу — развеселило. Майра нисколько не сомневалась, что у Ранбира нет ни малейшего желания любезничать с прессой, поэтому решила валять дурака. Не обращая на мужчину внимания, она, поднимая клубы пыли, стала с еще большим усердием подметать крыльцо.
— Ты меня слышишь? Эй! — закашлявшись, крикнул Раджит. — Позови хозяина! — он уже хотел было снова крикнуть «парень», но приглядевшись к несуразному субъекту стал сомневаться в его половой принадлежности — под замызганной футболкой отчетливо проступала высокая грудь, бесформенные штаны прятали уж очень округлые бедра, а плечи были не по-мужски изящны. — Эй! Тебя как зовут?
— Эй! Эй! Эй! — радостно залепетала Майра. Отбросив метлу, она решительно шагнула к железному чуду и потянулась к нему руками, мысленно похвалив себя, что додумалась надеть рабочие рукавицы, не то этот болван сразу бы догадался, что она — не привыкшая к физическому труду девушка
— Ты что придумал…ла, — после небольшой паузы, Раджит, все-таки определился с полом существа. — Не трогай мотоцикл!
— Ыкл, ыкл, ыкл, — как эхо, повторила Майра и вознамерилась оседлать машину. Она хотела было пустить слюни, по передумала, сообразив, что под повязкой их все равно не будет видно, а ей потом ходить в мокром платке.
Раджит преградил дорогу. Нисколько не смутившись, Майра обошла байк и, снова потянулась к рулю.
— Ты что, ненормальная? — отрывая кретинку от своего сокровища и встряхивая, воскликнул выведенный из терпения журналист.
— Я, я, я, — запела Майра и принялась теребить лямку рюкзака, пытаясь стянуть ее с плеча незнакомца.
— Да провались ты, — психанул Раджит и оттолкнул идиотку, но успел заметить ее странные глаза. Откатив мотоцикл подальше от сумасшедшей, он снял рюкзак и достал из кофра фотоаппарат. Установив нужный объектив и фильтр, он через видоискатель стал высматривать странную служанку, решив сфотографировать ее на фоне обшарпанного дома и написать мстительную статью о том, что шеф полиции живет отшельником в горах, в компании слабоумной девицы.
Увидев блеск линзы, Майра нахмурилась — еще не хватало, чтобы он, не спросив разрешения, снимал ее и ее дом.
— Ись, ись, ись, — принялась лопотать она и, вытянув руки, как будто собирается схватить фотоаппарат, со всех ног бросилась к чужаку.
Испугавшись за дорогую аппаратуру, Раджит поспешил ее упаковать и, вскочив на байк, рванул обратно в город, по дороге проклиная старательную идиотку за то, что решила именно сейчас подметать двор.
А Майра, оперевшись на метлу, провожала его взглядом и ехидно усмехалась.
Проезжая мимо развилки, Раджит не удержался и свернул к любимому водопаду. Сбросив одежду на выступающем над озером камне, он нырнул в обжигающе холодную воду. Не выныривая, проплыл под падающие потоки воды и принимая естественный душ задумался: «А, действительно ли, странная служанка была слабоумной?» Он вспоминал ее слишком ясные, слишком хитрые глаза и все больше уверялся в том, что его просто выставили, довольно неординарным способом. И теперь уже не на шутку злился на незнакомку, умудрившуюся обвести его вокруг пальца. Первым порывом Раджита было вернуться, ворваться в дом и потребовать объяснений. Но, подумав, журналист решил, что, коли ему указали на дверь, то нагло вломившись в чужой дом, он не получит хорошего интервью. И успокоил себя тем, что завтра пойдет прямо в полицию и, уже на рабочем месте, постарается узнать ответы на все интересующие вопросы.
Немного успокоившись, Раджит выбрался на каменистый берег, до красноты растер широкую спину жестким полотенцем, прошелся по рукам, кубикам пресса и, взъерошив черные волосы, стал натягивать на мокрые ноги широкие штаны. Отряхнув мелкие камешки, он напялил ботинки с толстой протекторной подошвой и, засунув полотенце обратно в рюкзак, поехал домой.
***Выпроводив незваного гостя, Майра подмела двор, сбрызнула его водой и вернулась в дом. Там Ранбир и Сахель успели придать гостиной с кухне более-менее обитаемый вид и поднялись в жилые комнаты, а Майра принялась наводить чистоту.
— Ох! Остальное потом домою, — устало убирая с лица растрепавшиеся волосы, Майра смотрела на результаты своих трудов — гостиная и кухня сверкали чистотой, чугунная каминная решетка и камни облицовки были отмыты от копоти, экран из жаростойкого стекла искрился под светом тяжелой бронзовой люстры. Комнаты Сахеля и Ранбира она вычистила еще раньше. — А завтра еще и знакомство с сокурсниками, — тяжело вздохнула она и поднялась к себе.
Закрывшись в ванной, Самайра встала под упругие струи душа, благодаря Богов за то, что водопровод не разрушился или это брат восстановил его, не важно. Главное — он есть. Смывая с себя хлопья ароматной пены, Самайра задержала пальцы на более гладком и светлом, чем остальная кожа, шраме от ожога — неисчезающем свидетельстве того, о чем не позволял забыть брат.
Когда начался пожар и родители остались
