Андрей Посняков - Семейное дело
Лера деликатно кашлянула.
— Ты табуретку-то положь, положь, — опомнилась Агафья Михайловна. — На вот, топорик, без него-то окно не открыть.
— Гвозди топором вынимать? — удивилась девушка.
— Топором, топором… Зубы-то чай не железные?
— Зубами?
— Вот и я говорю: топором сподручнее. — И старушка резким движением протянула Лере инструмент. Та машинально схватила его, да замерла: в левой руке табуретка, в правой — топор. И, лишь увидев широченную ухмылку соседки, во все её оставшиеся пятнадцать, не более, зубов, сказала:
— Ты прям как «Рабочий и колхозница». — Пауза. — Только без рабочего пока.
Девушка смутилась и вернула табуретку на пол.
— Или не умеешь гвозди топором вынимать?
— Всё я умею, — хмуро бросила Лера.
После чего осмотрела раму, вставила лезвие в щель и навалилась на рукоять. По ушам резанул длинный скрип, но гвозди поддались, и фрамуга отворилась, впуская в затхлое помещение свежий августовский воздух, напоённый запахом яблок и трав.
— Молодец, крепкая, — одобрила старушка. — Ты откуда у нас взялась?
— Из Тихвина, по распределению приехала, — брезгливо стряхнув налипшую на руки паутину, ответила Лера. — ИЗО в школе преподаю и МХК…
— Чего-чего?
— Рисование и… И рисование, короче.
— А-а-а… Ходил ко мне рисовальщик… — Судя по всему, Агафья Михайловна была одинокой, давно одинокой, и пользовалась любой возможностью для разговора. — Афиши в Дом культуры рисовал про кино и концерты разные. Но непутёвым оказался — пьющим. В общем, прогнала я его.
— И правильно.
— Знаю.
Старушка строго посмотрела на девушку, но та ответила предельно твёрдым взглядом, надёжно подтвердившим, что она, товарищ (или госпожа) Кудрявцева, не какой-нибудь рисовальщик и путь свой отлично знает.
И путь сей был сопряжён со средним российским образованием.
— Учительница, значит?
— Ага.
— Грамотная…
— Ага.
— Молодая…
— Как видите.
— Вижу я, что берёзу надо давно спилить, — пробурчала старуха, кивая на кривую знакомую Леры. — Совсем из-за неё темно.
— Да пусть растёт…
— Мужиков водить будешь?
— Э-э… — Резкие переходы с темы на тему и так-то сбивали с толку, а этот вопрос и вовсе вывел девушку из равновесия. — А в Озёрске есть приличные?
— Искать надо, — улыбнулась старушка. — Я не нашла.
Она цокнула языком и, не прощаясь, направилась к выходу, легко помахивая прихваченным топором, Лере оставалось лишь развести руками.
А затем оглядеться, прикидывая, во что станет ремонт и что нужно купить, вздохнуть — до начала занятий оставалась всего неделя, — запереть все двери и тоже уйти, поскольку ночевать в своей новой обители девушке решительно не хотелось.
Выйдя из подъезда, она подняла голову — тёмное окно комнатушки показалось жуткой беззубой пастью, старческой пастью, — и вдруг почувствовала спиной чей-то взгляд, резко обернулась…
И никого не увидела. Маленький дворик пустовал, и лишь постукивающие по стеклу ветки оживляли его тишину.
И пустоту.
— Город маленький, а пытается вести себя как большой, — тихонько произнесла Лера.
Озёрск прищурился, но промолчал.
А девушка улыбнулась, довольная тем, что беззлобно поддела своё новое обиталище, надела шлем и завела скутер… Точнее, не скутер, а натуральный отечественный мотороллер «Вятка» выпуска одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого, купленный пару лет назад на блошином рынке в состоянии «металлолом», заботливо восстановленный и выкрашенный в гламурный ядовито-розовый цвет, так, что мотороллер стал походить на легендарную итальянскую «Веспу», с которой, собственно, когда-то и был скопирован.
Запустив двигатель, Лера уселась в седло и, мягко отпустив сцепление, покатила в гостиницу. Привычно привлекая внимание прохожих: мужчин — ладной фигуркой на приметном скутере, женщин — тем же, только чувства получались иными. Однако Лера с той же привычностью не обращала внимания ни на приветливые взгляды, ни на завистливые, полностью увлечённая одной-единственной мыслью: успеет ли она устроить ремонт до начала учебного года?
* * *— Нет, конечно.
— Что «нет»?
— А вы рассчитывали на «да»?
— Что «да»?
— А что «нет»?
Пауза, во время которой собеседники недоумённо смотрят друг на друга, после чего следует логичный, а главное — своевременный вопрос:
— Вы сейчас о чём спрашиваете?
— А вы о чём говорите?
— О проекте.
— И что вы сказали о проекте?
— Я сказал, что всё, связаное с архитектурными планами, идёт не так, — категорически заявил Сулейман Израилович. — Не будь я Кумарский-Небалуев.
И топнул ногой.
Анисим вздохнул.
И посмотрел на Пихоцкого. Пихоцкий изобразил на лице уныло-доброжелательное намерение исполнить всё, что будет указано, но подсказывать ничего путного не стал. Прораб, Василий Данилович Шишкин, тоже не горел желанием общаться с бушующим архитектором, и в разговоре в очередной раз возникла пауза.
А происходил разговор в эпицентре обширной строительной площадки, ещё не грязной, не раскопанной, но уже размеченной и огороженной, оснащённой бытовками для строителей и многочисленным парком техники. При этом южная сторона площадки упиралась в стоящую в лесах усадьбу графов Озёрских, которой суждено было стать ключевым зданием будущего комплекса «Озёрский дворец» — круглогодичного курорта, созданием которого известное семейство Чикильдеевых загорелось настолько сильно, что руководить проектом был поставлен лично Анисим Андреевич — старший сын и главный наследник. Замысел был грандиозным: главное здание, коттеджи в лесу, спортивный комплекс, аквапарк с бассейном олимпийского размера, яхт-клуб… С деньгами тоже проблем не возникло: нашлись инвесторы и в Питере, и в Москве. А вот реализация забуксовала: конкуренты подключили экологов, возник скандал областного масштаба, и пока его погасили, сезон оказался практически потерянным: тяжёлая техника вошла на площадку в самом конце августа.
И тогда же в Озёрск прибыл Кумарский-Небалуев — наблюдать и присматривать.
И высказывать претензии.
— Я далеко не молод, Анисим Андреевич, но полон сил и энергии и не хочу, чтобы ваш прекрасный дворец стал последним объектом в моей потрясающей карьере. А он может стать! И не надо возмущаться, вы можете войти в историю как основатель ещё одного Болонского собора… Вы слышали о Болонском соборе? Его строят уже пятьсот лет и вряд ли достроят в обозримом будущем! И ваш дворец…
— Мы справимся, Сулейман Израилович, — примирительно произнёс Чикильдеев. — Я даже инвесторов убедил…
— Ха! Инвесторы! Инвесторы люди простые: спрятали сюда капиталы и довольны. Мы говорим обо мне! О…
Унылый Пихоцкий принялся тереть один рукав пиджака другим, как будто счищая прилетевшую грязь, глаза прораба остекленели, словно у солдата в строю, Анисим же снова вздохнул и подумал, что архитектора нужно было брать другого. Пусть даже более дорогого… Пусть даже втрое дороже.
Кумарскому-Небалуеву сказочно повезло, что руководителем проекта стал Анисим Андреевич Чикильдеев. Выпускник Санкт-Петербургского университета предпочитал иную, нежели его знаменитый на всю область отец, манеру общения, умел находить и общий язык, и компромиссы, благодаря чему и добивался своего. Пусть, может, не так быстро, как Чикильдеев-старший, зато без репутационных потерь.
Что же касается модного столичного архитектора — который и в самом деле создал замечательный проект, — то Анисим достаточно его изучил и пропускал ненужную трескотню мимо ушей.
А вздыхал исключительно от того, что времени было жалко.
— Если погода будет — многое успеем до зимы, — вступил в разговор прораб. — Техники достаточно, народ работать готов, проект…
— Проект идеальный.
— Проект у нас есть, — произнёс Василий Данилович, покосившись на архитектора, и закончил: — Главное, чтобы охрана пьянство пресекала, потому что людей намного больше, чем планировали, и люди разные.
— Пихоцкий!
— Записал, — доложил Чикильдееву секретарь. — Поленному поставлю на вид.
Спиридон Спиридонович Поленный руководил охраной строительства, однако в производственных совещаниях участие принимал редко.
— И чтобы зарплату вовремя платили.
— За это я ручаюсь, — кивнул Анисим.
— На фундаменты, земляные работы и коммуникации я кладу месяц, — продолжил Василий Данилович. — Ну, может, ещё пару недель в октябре прихватим. Так что в зиму уйдём с минимальным отставанием от первоначального плана.
— Очень хорошо, — усмехнулся Сулейман. — Очень надеюсь.
Сколько Сулир себя помнил, он всегда любил строить. С самого детства. Сначала это были куличики в песочнице, на которые родители шумно умилялись и даже фотографировали на память; в школе пришло увлечение моделированием, но не кораблей-самолётов, а зданий и сооружений, на что Сулир-старший, уважаемый представитель ювелирной ветви санарахских Кумаров, уже посматривал косо; а когда последнее лето детства Сулир провёл в далёкой деревне, бесплатно помогая родителям друга строить дом, Сулир-старший окончательно вышел из себя. Он весьма серьёзно поговорил с сыном, упирая на бесперспективность увлечения физическим трудом в целом и безнравственность бесплатной работы в частности. В заключение беседы отец осведомился о дальнейших планах отпрыска, услышал «Архитектурный…» вместо желаемого: «Папа, я мечтаю пойти по твоим стопам…», тяжело вздохнул, но спорить не стал. И после школы счастливый Сулир Кумар отправился учиться строить. Причём учился с огоньком и азартом, каковых никогда бы не появилось, занимайся Сулир Кумар нелюбимым делом — такой уж он был человек. Точнее — шас.
