Нерушимый 4 - Денис Ратманов
— Что с новенькими? — спросил Сан Саныч. — Получится…
Тирликас приподнял уголок рта.
— Учитывая прогресс команды, еще как получится. Выбью бюджет, но пока — никаких премий, согласны?
Жека и Игнат закивали, с трудом сдерживая улыбки.
Димидко взмахнул рукой:
— Товарищи, представляю вам наших новых игроков. Игнат Тишкин, — парень встал и, неуверенно улыбаясь, повернулся к собравшимся и помахал рукой.
— Евгений Воропай. — Жека тоже встал и склонил голову. — Ребята серьезные, в Премьер-лиге играли. Покатают мяч до лета, помогут нам, но на матчи ездить пока не будут.
Кто-то за спиной присвистнул. Погосян зааплодировал:
— Добро пожаловать домой, братья!
А мне подумалось: странно, что их так легко отпустили.
Обычно веселый Гусак повесил нос — понял, что его дни в команде сочтены. Кошкин с Левашовым тоже пригорюнились. Какой все-таки жестокий вид спорта — футбол. В боях без правил или боксе все честнее: ты сам за себя, противник сам за себя. Если ты сильнее, ты выиграл. Здесь же ты — команда. Врастаешь в нее, привыкаешь к людям, и вдруг оказывается, что ты — самое слабое звено, и от тебя, отличного товарища и просто хорошего парня, нужно избавиться.
— Если все все поняли — расходимся, — объявил Димидко.
Зал наполнился грохотом двигаемых стульев, гулом голосов. Я не спешил, поглядывал на Тирликаса, который все так же сидел, только ноги поджал, чтобы не мешали выходящим. Мне нужно было поговорить с ним с глазу на глаз, но я не решался подойти. С того дня, когда он объявил, что мы должны лечь под «Старт», мы и словом не обмолвились, мне было неприятно его видеть. Но дальше так продолжаться не могло. Я показал Микробу и компании, чтобы уходили, встретился взглядом с Витаутовичем.
Когда мы остались одни, он поднялся, подошел к окну и сказал, не оборачиваясь:
— Я не думал, что ты так отреагируешь. Извини. Но это надо было сделать.
— Наверное, — сказал я.
Хотелось поделиться, как после его слов рухнул мир, как я хоронил надежду, избивая грушу, но я не стал.
— Мне нужны два билета в самых лучших местах на матч «Титан-Сокол». В таких местах, чтобы приглашенные не могли отказаться. И обязательно рядом.
Он обернулся, приоткрыл рот для вопроса, но тоже не стал его задавать. Кивнул.
— Хорошо. В Саратове ты их получишь.
— А… я могу получить их здесь?
Потерев лоб и полминуты подумав, он кивнул:
— Сделаю. Через три-четыре дня они будут у тебя.
Топая домой, я так и этак вертел в голове, как пригласить Звягинцева и Алену на футбол, чтобы они точно пришли. «Здравствуйте, вы выиграли билет?» Так не проводятся подобные розыгрыши. Просто сказать, что это подарок от друга, а от какого, он узнает на матче? Они придут, сядут рядом, начнут разбираться и познакомятся. Наверное, так и сделаю. Только бы времени хватило, чтобы вручить билеты. Желательно, чтобы это кто-то сделал заранее. Но кто? Я по-любому не успею сгонять туда-обратно. Или отпроситься у Димидко? Все равно сейчас на поле моя роль минимальна.
Я сразу же полез в Комсеть смотреть, как добраться до Саратова, и сколько это займет времени. 850 километров на машине. 13 часов. Это выезжать надо вечером, ночь ехать, днем там, и опять вечером назад… А, нет, вот есть поезд «Михайловск — Саратов», в три ночи отправляется, в восемь там. Оттуда отправляется в пять, в час с небольшим здесь. Как раз то, что надо.
И я понял, что только когда разберусь со старой жизнью, смогу по-настоящему начать новую.
Три ночи подряд меня мучили бытовые кошмары: то я снова маленький и потерялся. То начал превращаться в Звягинцева. То ищу маму в горящем доме и понимаю, что опоздал, все мертвы.
Пару раз меня будил Клыков, потому что я говорил во сне и мешал ему спать.
В воскресенье у нас была запланирована тренировка, а в понедельник, первого мая, в выходной, я рассчитывал смотаться в Саратов. Но вечером воскресенья приехала Лиза, я увидел ее и понял, что никуда не хочу. Перенесу поездку на вторник или среду и у Димидко отпрошусь. И наконец посплю спокойно. Точнее, нет — по-хорошему неспокойно.
А у меня будет впервые за долгое время полноценный выходной — Первомай!
Глава 15
В женщине должна быть загадка
В той жизни я совсем немного пожил в Союзе и застал время, когда ходить на демонстрацию было обязательно. Пару раз и я там был — еще октябренком. Помню — жара немыслимая, и куртку, которая мешала, приходилось носить в руках. Я долго куда-то шел под грохот аплодисментов и неразборчивую речь, льющуюся из рупоров на столбах. Вода быстро закончилась, хотелось пить, а еще хотелось мороженого. Вокруг было красно и громко. В общем, я не мог дождаться, когда пытка закончится, и после этого испытания успешно уклонялся от подобных мероприятий, они казались бессмысленными.
Но спустя много лет посмотрел празднование Первомая и обнаружил, что улыбки людей были вполне искренними, и аплодировали они не через силу. Подумалось мне тогда — а вдруг от меня ускользнуло что-то важное?
И вот появился шанс прочувствовать, что это такое — День солидарности трудящихся.
Димидко строго-настрого велел всем нашим присутствовать на демонстрации, потому что будет выступать Шуйский и, возможно, замолвит о нас слово, потому просыпаться пришлось в девять.
С Лизой мы договорились, что она приедет на Соборную площадь позже, девушка парней то ли стеснялась, то ли побаивалась их навязчивости. Лиза так сладко спала, что будить ее я не стал, быстренько нырнул в душ и, поедая творог прямо из упаковки, спросил у парней в сообщении, где мы встречаемся.
Оставив на тумбочке записку для Лизы, я выбежал на улицу. Благо до Соборной площади, где смонтировали сцену, было десять минут небыстрым шагом.
Разнаряженные люди двигались в одном направлении — к центру, где сияли в лучах солнца купола храмов. Дети и подростки были в форме «белый верх, черный низ», при пионерских галстуках, некоторые — так и в пилотках. Группа старшеклассников волокла огромные свернутые транспаранты, царила праздничная суета, и, что удивительно — не наблюдалось ни одного милицейского наряда. В самом деле, кого тут беречься? Страна мирная, все — товарищи, дружба народов и все такое.
С площади лилась музыка, толчея была такая, что к месту, где собиралась наша команда, я добрался с трудом и слегка помятым. Все, кроме Льва Витаутовича, уже были
