Моё пост-имаго - Владимир Торин
– Я рад, что могу перейти сразу к делу, – сказал доктор. – Бэзил, мистер Криспи сказал, что вы видели поблизости черное существо. Это правда?
– Что? Я? Как я мог его видеть, добрый мой господин доктор? – поверх очков взглянул на доктора Доу Бэзил. В его определенно зрячих (и получше зрячих, чем у многих) глазах застыл лукавый блеск. – Вы ведь сами, вроде бы, подписывали мне лицензию. Так кому как не вам знать, что видеть я уж точно ничего не мог.
Бэзил был главой шайки профессиональных нищих, которые ошивались в окрестностях Чемоданной площади, порой совершая вылазки в благопристойные кварталы Сонн и Набережных. Сегодня в пабе собралась почти вся шайка. Там и здесь проглядывал среди завсегдатаев вечно голодный и не выспавшийся профиль Мелкого, парня шестнадцати лет, протеже самого Бэзила. Даффи «Бутылка» Коллинз, чьей ролью было умело отыгрывать пьяного и изрядно вонючего, от которого люди откупались, лишь бы он отошел, сидел на полу у входа, обхватив дощатое ведро, и репетировал приступ тошноты, чтобы потом включить его в свой репертуар; реквизитная бутылка стояла тут же, под его залатанным локтем. Отталкиваясь толокушками-«утюжками» от грязного заплеванного пола, по пабу колесил на своей тележке, выпрашивая у посетителей то, что оставалось у них на донышке, безногий Счастливчик. Никто не знал, как именно Счастливчик потерял ноги. Сам он часто рассказывал эту трагичную историю, и каждый раз финал оказывается иным: то ему их отрезало трамваем, то оторвало снарядом на войне, то ампутировал доктор-маньяк, охотящийся на несчастных жертв в трущобах, то бывшая злокозненная жена таким образом пыталась привязать его к себе, в любом случае правды не знал никто, кроме самого Счастливчика.
Не хватало сейчас в пабе только Грэма «Пыльного Клопа» Суини, согласно его собственной «автобиографии», написанной на картонке, бывшего, но по-прежнему очень талантливого актера, непонятого тупым ханжеским зрителем. Прозвище «Пыльный Клоп» ему дали за то, что он носил старый, невероятно пыльный фрак и цеплялся к прохожим со своими слезливыми историями, как самый настоящий подушечный клоп. Сейчас он, вероятно, выискивал поздних жертв. В эти хмурые часы Клоп Суини мог на полную катушку использовать свою сверхспособность – давить на жалость в надежде, что люди слишком торопятся перед шквалом домой и явно не хотят, чтобы он шел за ними до самого их упомянутого дома.
– Бэзил, – твердо проговорил доктор, – по округе летает жуткая тварь. Она уже убила двоих, опасно ранен еще один человек, неизвестно выживет ли он. Мне нужно знать. Прошу вас, помогите мне. Вы видели тварь?
– А! Так это не я! Это Мелкий видел! Сейчас позову его! Мелкий! Сюда шуруй!
Мелкий повернул голову и, без промедления пробравшись через толпу, подкатил своей развязной походкой: локти в стороны, плечи ходят, как валы в паровой машине – вверх-вниз, вверх-вниз, голова при этом дергается, как у болванчика.
– Да, Бэзил, – сказал парень настолько хриплым голосом, что доктор непроизвольно потянулся к саквояжу, чтобы достать пилюли от кашля.
– Мелкий, расскажи доброму доктору, что ты видел.
– Да, я видел, сэр, – тупо уставившись на доктора Доу, ответил Мелкий, и доктор понял, что его втравливают в какую-то игру.
– Расскажи ему, – продолжал Бэзил, – что мы с тобой были на задворках пересыльной станции, там, где подвалы. Спустились по лесенке вниз, где заколоченная задняя дверь мастерской Дориша, сапожника.
– Да, мы спустились, сэр, – подтвердил Мелкий.
– Расскажи, что у нас с тобой был разговор тет-а-тет по причине того, что ты решил зажать себе лично полфунта от того толстосума в вишневом цилиндре.
– Да. Так и есть, сэр. Решил зажать. – Мелкий потер синяк, сине-фиолетовую ссадину обвившую его правый глаз неровным колечком.
– Расскажи, что было потом.
– Да, потом… Это когда мы услышали детский плач и спрятались?
– Да, – кивнул Бэзил. – Вы ведь знаете, доктор: дети и их плач никогда к добру не приводят. Вот мы и спрятались.
– Не приводят, да, – поддакнул Мелкий. – Спрятались.
– Когда мы услышали плач, то высунули головы, ожидая увидеть какую-нибудь матрону с коляской, ну или выброшенного в мусор ребенка, ну, как это и бывает в Саквояжне. – Бэзил вдруг перешел на серьезный тон – прекратил играть в слепого. – Ну, вы знаете, доктор… Но увидели, как какой-то непримечательный типчик в котелке, обвязанный шарфом по самые глаза волочит здоровенный кофр. Плач раздавался оттуда. Мы решили, что младенец там, заперт. Ну… в каком-то смысле так оно и было. Типчик вел себя странно. Было видно, что он прячется, пытается вести себя скрытно. Понимаете, он всячески хотел приглушить визг из кофра… Приговаривал: «Тише, молю тебя, тише». Оглядывался по сторонам – не приведи, кто-то услышит. Мы решили, что он украл где-то ребенка. Чтобы продать его или… не знаю, съесть. Вообще без понятия, зачем еще нужны дети. Но кофр этот дергался, словно заведенный, как бешеный дергался – из стороны в сторону. А тот типчик пытался его удержать, хоть и было видно, что ему это не по силам. В какой-то момент кофр вырвался из его рук и рухнул на землю. От удара защелки открылись, и наружу вывалилась, разворачиваясь, как какой-то конверт, эта тварь… эта бесформенная тварь. Я сперва даже не понял, что это было – думал, мне мерещится. Но когда тварь полностью развернулась, мы поняли, что это бабочка. Вы ведь знаете о бабочках, доктор? Ну, крылатые прелестницы, которые садятся на цветочки в миленьких городках на миленькие клумбы. Вот только эта тварь явно была не из таких мест. Те клумбы, на какие она садилась бы, должны были бы, без сомнения, регулярно поливаться смолой и кровью.
– И что тварь сделала, когда выбралась из кофра и развернулась? – спросил доктор.
– Напала на того типчика. Ринулась на него. Мерзкое, странное зрелище. Она напрыгнула на него, прямо на его лицо. Будто
