Искала я милого моего - Марта Кетро
Утром оказалось, что боль в груди никуда не делась, но Есения умела не обращать внимания на чувства: уехала в город уже открыто, провела чудесный вечер в театре, красуясь в ложе у всех на виду, поужинала со знакомыми, переночевала в отеле и днём вернулась в лагерь. И спокойно встретила новость о том, что он погиб в пьяной драке в одном из грязных переулков. Девица, что была с ним, пострадала не слишком сильно, а у него, кроме множества синяков и переломов, была аккуратная рана в основании черепа. Как бы низко ни пал он в своей измене, Исис должна была нанести удар милосердия сама. Последний раз запустить пальцы в его кудри, вишнёвые от крови, заглянуть в мутнеющие глаза, дождаться проблеска узнавания и ударить дагой точно в затылочную впадину, а потом прижаться к разбитым губам, вдыхая вместе с поцелуем его глупую душу.
Исполнители занимались девицей и ничего не видели, а потом и вовсе забыли обо всём – госпожу профессора уважали в теневом мире Кашроми. Она умела не только находить бесценные артефакты прошлого и скрывать их от внимания властей, исчезали и люди, которые пытались её обмануть и подставить. Случалось такое редко, но те, кого это касалось, знали, что инглийская дамочка отнюдь не беззащитна. Чем провинился парень, не их дело, их – оплачено, исполнено и забыто.
Это было больно, но необходимо, нельзя ей, сосуду богини, пятнать себя недостойными отношениями. Мало ли женщин расстаётся с любимыми мужчинами, когда понимают, что честь попрана. Неважно, как рвётся твоё сердце, если он разлюбил, изменил, заставил играть жалкую роль. Нельзя так со мной, мне так нельзя, это не для меня. Раскалённый кинжал в груди неизбежно остынет, боль утихнет – и ты останешься победителем, а не чьей-то покорной жертвой.
И если на это способны обычные женщины, ей ли сомневаться? Новое вместилище для Исура обязательно найдётся, она обретёт своего бессмертного возлюбленного в другом обличии.
Она не держала зла и даже оплатила его погребение на тихом полузаброшенном кладбище, куда свозили тех, о ком некому горевать. Рабочие позвали её в трактир, помянуть покойного по их обычаям, Есения и на это согласилась. А там оказалось, что только за похороны платить некому, а вот горевать готовы многие. Столы в большом зале, освещённом тусклыми лампами, сдвинули к стенам, в углу уселись музыканты с глиняными барабанами, и после нескольких слов об ушедшем начались танцы. Сначала мужчины исполнили довольно воинственную пляску, а после вдруг одновременно повернулись лицами к стенам и в круг вышли женщины. Есению тоже подтолкнули к ним, она от неожиданности сделала пару шагов и оказалась впереди всех, видимо, как самая старшая. Первый сухой перестук по натянутой козлиной коже рассыпался, как горох, и тело вдруг вспомнило ритм, который уже знала душа. Есения топнула каблуком, будто пробуя пол на прочность, и другие женщины слаженно ударили за ней, вбивая в доски свои гнев и горечь. Стёкла зазвенели, мигнули лампы, и Есения повела пляску, повинуясь грохоту барабанов. Неожиданно запела приглашённая певица, и Есения уловила несколько слов: «мы, жёны твои, мы, сёстры». Она бросила взгляд на женщин и поняла, что некоторые из них ей знакомы: повариха с раскопок, служащая из банка и даже та продавщица, всё ещё бледная, нетвёрдо стоящая на ногах. Только сейчас до неё дошло, почему среди танцующих не мелькнуло ни одной старухи. Это была знаменитая пляска невест, которой провожали любовников: каждая женщина могла выйти в круг и излить своё горе, и по традиции никого нельзя после этого попрекать ни словом, ни делом – ни девицу, ни замужнюю. Любовь делалась явной на мгновения, а потом снова уходила в темноту, теперь уже навсегда, и когда музыка заканчивалась, все забывали лица тех, кто открыл свою тайну. Казалось, такое невозможно в современном мире – как сделать вид, что ничего не знаешь, если ты муж или жених той, что рискнула сообщить о своей неверности? Но обряд неукоснительно исполнялся, нельзя не выйти на последнюю пляску и нельзя за неё мстить. Иначе не только душа покойного не уйдёт предназначенным путём, но и душа того, кто оскорбил невесту мертвеца, после смерти не обретёт покоя. Танцующие свободно выплёскивали печаль, и сейчас над кругом висела почти зримое облако боли.
Когда музыка закончилась, женщины исчезли из зала, и лишь тогда мужчины смогли повернуться и продолжить поминки.
Есении показалось, что она оставила свою боль в том кругу. Вот только дни шли, а чёртово жжение в лёгких не проходило.
Главу городских воров Эмилия вызвала к себе, её статус позволял это, а кроме того, он порядком перед ней провинился. Достаточно было отправить ему гильдийское кольцо, найденное у взломщика, с короткой запиской, чтобы почтенный господин покрылся ледяным потом и примчался к её порогу.
– Госпожа, не понимаю, как он посмел…
– Возможно, на вашем месте мне нужен более понятливый человек.
Надо отдать должное старому жулику, он не стал каяться и умолять, а лишь склонил голову, принимая её гнев.
– Приведите мне заказчика, а там посмотрим, – сказала Эмилия и отпустила его. Загадала, что, если справится за сутки, останется жив и при должности, если же потратит хоть на час больше – увы.
Заказчика ей доставили тем же вечером. Она изумилась, узнав в трясущемся существе того самого артритного учёного, что пытался выцарапать у неё хопеш. Несколько мгновений брезгливо его разглядывала, а потом обратилась к охранникам:
– Убивать это противно, поэтому просто выкинуть из города, – старикашка заметно приободрился, – а в качестве компенсации я хочу его чашу Исис, буду в ней апельсины держать.
Молчаливые парни уволокли воющую жертву, окончательно потерявшую человеческий облик, а Эмилия в очередной раз удивилась тому, что люди бывают настолько привязаны к вещам. Ну дорогая, ну древняя, но зачем же так орать? Для неё самой существовала лишь одна настоящая ценность – тот кристалл, что она носила на шее с десяти лет. Это была не только память об отце, но и копилка сильных эмоций, и своего рода летопись: всякий раз, когда ей доводилось остро переживать события и чувства, кристалл получал некоторую порцию энергии. Она иногда задумывалась, чем же чаще подкармливает его, любовью или ненавистью? Но главное, накопитель содержал в себе огромную мощь, которую она могла расходовать в случае нужды понемногу или выплеснуть ради
