Мой путь - Лариса Андреевна Романовская
Оген прячется в доме милосердия. Точнее, он там живёт, уже много лет. Не как пациент, а как сотрудник. Кажется, в доме милосердия тоже есть книгоубежище или вроде того. А ещё он типа сторожа или санитара или как-то так. От волнения я снова плохо понимаю язык Захолустья. Думаю о Нете, Ларии, о смерти… Мы выходим из машины и я едва не спотыкаюсь, такая вокруг темень. Хотя лучи машины светят сквозь решётку сада, надолго их не хватает. Хорошо, что луна проглядывает, хотя толку от неё тоже не очень много. Наверное, всё-таки у нас там своя другая луна, у этой совсем незнакомый узор.
Стучим в калитку, нам отпирает молодой мужчина в круглых очках. При виде патруля он не задаёт никаких вопросов, а меня разглядывает в упор, так, что очки съезжают на кончик носа.
Я отворачиваюсь, смотрю на какие-то вечнозелёные кусты, за ним затянутая брезентом клумба. Мне снова кажется, что я на кладбище, бр-р-р-р.
– Не переживай, – говорит мне сотрудник патруля. – Всё будет в порядке, она на тебя не нападёт, мы всё контролируем.
Какая ещё она? Но я не спрашиваю. Шагаю, ориентируясь по далёкому свету фар и слабому свету луны.
В милосердном доме редкие огни. Чем ближе мы подходим, тем неприятнее мне делается. В саду вдруг протяжно кричит птица и почти сразу эхом отдаётся вой или вскрик из самого дома. Кажется, это со стороны отделения скорбных духом. Именно там сейчас снова находится Тьма. Вот кого мне надо бояться! А я про неё почти забыла с этими поисками убийцы. А ведь если бы она меня тогда не придушила, я бы не поймала чужое воспоминание. И Нета до сих пор лежала бы в подвале старого книгоубежища. Получается, что иногда от преступлений бывает польза? И вообще от несчастий?
Вот я после своего выжила, а Нета не смогла. А если бы она спаслась, эти страшные воспоминания были бы очень ценными.
– Я не смогу дать вам доступ без позволения сестры Айи!
Оказывается, мы уже давно в вестибюле дома милосердия. Рядом с очкастым типом стоит дежурная сестра в глухом тёмно-розовом платье. Патрульный наклоняется к её уху, произносит несколько фраз. Неразборчиво, я не понимаю. Зато ответ звучит очень чётко:
– На территории дома милосердия законы города не действуют. Сестра Айя решит, выдавать ли вам преступника.
Она произносит это очень медленно и громко. Будто диктует. Очкастый тип ловит её взгляд, кивает, разворачивается и уходит далеко по коридору.
Оба патрульных бросаются за ним. По гулкому коридору хлопают шаги, отдаются эхом. Мне кажется, сейчас с потолка спикирует летучая мышь, вцепится мне в волосы.
Вдали раздаётся какой-то вскрик, хрип, звук борьбы. Не хватает грохота выстрелов и дыма по всей сцене, чтобы было как в спектакле.
За окном кричат птицы, где-то вдали отдаются эхом женские или детские голоса.
– Сестра Дым, я прошу вас следовать за мной.
И я следую за ней, не то как гость, не то как заложница. Один коридор, другой коридор. Надеюсь, это не отделение скорбных духом? Нет, меня привели в тот самый зал, где я когда-то показывала воспоминания местным детям.
Сейчас он пустой, холодный, тёмный. Зажигается одинокая синеватая лампа, в кругу света видны одинаковые столы, стулья. Дежурная выходит, клацает дверью. Я сажусь на ближайший. Он тоже холодный, как каменный. Хорошо, что я в пальто.
Плохо, что мне нечем заняться. Я смотрю на пустой экран, пробую что-нибудь вспомнить, чтобы он загорелся. Это как мобильник проверить, уже по привычке. Синие сумерки родного двора, я иду с Мелочью по снегу. Смотрю на луну. Мне кажется, я уже вспомнила про себя всё, что могла…
В коридоре слышны шаги. И я сразу вскидываюсь, замираю. Экран сияет белым, как мобильник, на котором не загрузилось фото. Это опасный белый, им запросто можно уложить взрослого человека.
Тот, кто первый сунется…
– Вы покрываете преступника.
– Я соблюдаю законы милосердного дома…
Входят трое. Патрульные, с которыми я приехала, и женщина в местной униформе. Я её видела, никак не могу вспомнить, где именно. Я её узнала, это сестра Айя! Это она приходила тогда к старому экрану, она давала мне попить, говорила, что скоро станет легче! А сейчас она спорит с патрулём. Из разговора я понимаю, что тот очкастый предупредил Огена, он успел закрыться до того, как вошли в его комнату.
– Это преступник, энергетически зависимый человек! Если его не остановить, будут другие жертвы!
– Не я устанавливала законы этого дома, не мне их и нарушать! – чётко отвечает сестра Айя.
Вот овца! Я не говорю это вслух, просто смотрю мимо неё, на экран. Он сразу сияет красными злыми искрами.
– Вот это мощность! – замечает сестра Айя.
Я делаю вид, что не слышу. Я злюсь. Мы столько искали преступника, а теперь нам его не выдают. Да какого ж чёрта-дьявола? Жаль, что со мной нет Лария. Но его не взяли, он слишком старый для задержания. И ему может стать плохо с сердцем. Мне кажется, он бы нашёл, что сказать этой овце!
– Я не могу передать Огена властям. Я могу поговорить с ним, – снова объясняет сестра Айя. Она терпеливая, спокойная. А я киплю.
И выкатываю на экран картинку чужой смерти. Тот самый момент, когда Оген душит Нету. Впечатляюще! Хотя я это уже столько раз показывала, что, наверное, могла бы и не переживать. Но меня всё равно потряхивает. А ещё мне теперь легче выводить чужие воспоминания на экран. Я больше от этого не устаю. Видимо, натренировалась.
– Что вы ему скажете? – кричу я. – Что?
Айя качает головой. Отворачивается от экрана.
– Вы позволите впустить переговорщика? – спрашивает патрульный.
Она кивает и присаживается на стул рядом со мной.
В свете экрана видно, как переговариваются патрульные. Слов я не могу разобрать. Потом они выходят из зала. Мы для них стали будто невидимые. Я не знаю, о чём мне с ней говорить.
– Поменяй, пожалуйста, – всё тем же спокойным голосом просит сестра Айя.
А, это она про картинку на экране. Сейчас это легко, будто слайд на презентации. Мы с Мелочью в снегу. Мама с папой трутся носами в лифте. Детсадовский забор, за которым тёплые бумажные фонарики…
– Как много у тебя хорошего, – это как-то странно звучит.
Но в пустом полутёмном холодном зале, мне кажется, всё будет звучать странно. Репликой персонажа пьесы. И я так
