Сергей Лукьяненко - Мелкий Дозор (сборник)
Они вышли, прихрамывая и спотыкаясь. Бесформенный силуэт в накинутом поверх плеч драном одеяле. Я угадала. Их действительно было двое.
Две девочки лет тринадцати.
Иные.
Темная и Светлая.
Сиамские близнецы.
* * *– Это у тебя что?! – возопил Колька, разглядев, кого я держу в руках.
– Сумеречная кошка, – робко ответила я. – Она сама ко мне пришла.
– И ты собираешься тащить ее в Россию? Как?!
– В Сумраке.
– Идио… Ох, послал мне Свет напарницу.
Он молча зашагал к нашему гейту.
– А что, я давно кошку хотела, а мне хозяева квартиры запрещают. А тут сумеречная… ее никто и не увидит, – прошептала я в пустоту.
– Кошка. Надо же. Ты опять меня удивила, Светлая.
Я оглянулась.
Его рейс только завтра. Приехал меня проводить? Свет и Тьма…
– Будешь в Праге, заглядывай… Дора.
Я стояла. Просто стояла. Наверное, я должна была что-то сказать, но не выходило. Я знала, что он хочет сейчас сделать. А он знал, что сделаю в ответ я.
Поэтому Антонин развернулся и пошел к выходу.
– Прощай, Темный.
Он чуть замедлил шаг, но не обернулся.
Все-таки Вячеслав Константинович был прав, послав со мной Кольку. Не задание он видел в вероятностях. Не задание. Вот что он видел в своем прозрении…
Даже не то, что Темный захочет меня поцеловать.
То, что я захочу ответить на поцелуй.
Дарья Зарубина. Кира возвращается в полночь
Брешь росла, расширяясь. От нее, ветвясь едва различимой снизу паутиной, ползли все новые трещинки. Кира сосредоточилась на первой трещине, попыталась мысленно стянуть. Та поддалась. Разлом медленно сомкнулся, превратившись в тоненький шрам с рваными краями раскрошенной штукатурки, потерялся между мозаичными квадратами. Но тотчас две боковые паутинки с треском разошлись. С потолка посыпалась смальта.
Она летела почти бесшумно – все звуки покрывал гул удаляющихся от платформы поездов. Кира сумела бы остановить крошечные кусочки в воздухе, но не могла позволить себе отвлечься на мелочи – она чувствовала, как в глубине, под слоем поделочного камня и разноцветного стекла, разрастаются все новые трещины, крошится бетон, лопаются, натягиваясь, провода. Стонут, принимая на себя удар, струны арматуры и сосуды труб. Кира прижалась к стене, продолжая стягивать разлом за разломом.
Кусочки мозаики осыпались на пол и плечи прохожих. Пожилой мужчина в синей потертой куртке поднял голову вверх. Мгновение смотрел недоуменно, а потом торопливо начал прокладывать себе дорогу к выходу, прижав к груди клеенчатую сумку, из которой торчал бумажный пакет с французской булкой. Старик задел хлебом кого-то в толпе. Его обругали тихо и интеллигентно. Девчушка лет шестнадцати, с запятой наушника в правом ухе, едва не поскользнулась на кусочке мозаики. Рассеянно глянула под ноги, потом подняла глаза и тотчас закричала, потому что приличный кусок декоративного панно словно в замедленной съемке начал отслаиваться от потолка и повис, обнажив то, что так старалась стянуть Кира. Готовое обрушиться на головы грешников бетонное небо метрополитена.
– Завалит всех! – закричал кто-то. Крик тотчас оборвался. Может, не в меру голосистого сбили с ног или пихнули, выбив из легких необходимый для крика воздух. А может, он сам, бросив в благодатную почву зерно паники, рванул к выходу.
Людская река забурлила, ускоряясь. Сыпавшиеся сверху пласты штукатурки становились все крупнее. Первый же упущенный Кирой кусочек бетонного перекрытия угодил в самую гущу толпы, рассек бровь мужчине, торопливо подталкивающему к выходу беременную жену. Молодая женщина не плакала, она только прикрывала руками живот и растерянно озиралась, ища просвет в людском потоке.
Кира чувствовала, как тают силы. С каждым мгновением удерживать свод становилось все труднее. Она услышала, как за спиной распахнулись двери вагонов, на платформу хлынула новая волна пассажиров, которых тотчас захватил и потащил за собой вихрь паники. Многие рванули обратно к поездам.
– Кира! – раздалось оттуда. Борясь с неудержимой волной напуганных до злобы людей, Майк шел к ней. Он прокладывал дорогу локтями и бранью. На мгновение исчез, потом появился уже совсем рядом. В его желтеющих глазах плескалась ярость. – Какого черта, Кира?! Уходим!
– Я не могу, – прошептала она побелевшими губами. Силы таяли. Люди толкались, мешая друг другу, и двигались чертовски медленно. «Почему они не выходят? Чего ждут?» – билась в голове отчаянная мысль.
– Подумай! Ведь не удержишь, Кира!
Майк рванул ее за руку, прижал к груди, закрывая собой от злобных и затравленных взглядов, локтей. Он почти поглощал ее, как черная тень. Кажется, один шаг – и обступит сизый Сумрак. Померкнут цвета и звуки. Отступит ад.
– Кира!
* * *Когда вокруг тебя ломается мир, выбирать проще. Жизнь и смерть, старание и спасение – как легко среди этих глыб принять решение. Правильное или нет – другой вопрос. Это решение тяжело, весомо, заметно. Оно – судьбоносно и потому дается так нереально легко, как камень из пращи, пущенный в лоб великану. Но чаще всего жизнь напоминает разборку картошки, мелкой и грязной, с долгим рассматриванием на ладони: совсем горох – на свиноферму, в кормушку, покрупнее – сами съедим, хотя чистить замучаешься.
Мы привыкаем к счастью калибра этой средненькой картошки – добывается оно не тяжело, но муторно, ежедневной суетой, готовкой, стиркой и дежурным поцелуем в лоб перед уходом на работу. Мы привыкаем считать светом спичку, зажженную в темноте, – и день за днем зажигаем ее заново, лишь бы не допустить, чтобы полночь, страшная, безысходная, обрушилась на нас, залепив глаза своей мазутной чернотой.
Мы обманываем себя, называя эти слабые проблески счастьем. И так привыкаем ко лжи, что, когда наступает утро и над краем горизонта появляется солнце, зажмуриваемся от боли в глазах…
* * *– Ты никогда не обманывала? – Оля подтянула край одеяла к подбородку. – Всегда-всегда говоришь правду?
– Я стараюсь, Лёля. – Кира села на край дочкиной кровати. Глаза слипались. День в поликлинике выдался трудный, а потом, до половины девятого вечера, – по вызовам. И по рабочим, и по… служебным.
На Ленина поскользнулась и сломала каблук, подвернула ногу. Каблук уже пару дней шатался, и Кира дважды просила Сергея починить, подклеить, сделать хоть что-то, что обычно делают мужья, которым не плевать на своих жен. Сережа был занят. Последние пару лет он все время был занят.
– И ты ничего никогда не скрываешь? – не унималась Оля. Глаза у нее были отцовы – большие, серые, умные. И очень виноватые.
– Только если плохое. Но исключительно для того, чтобы уберечь тебя и папу. А что скрываешь ты?
– Плохое, – покорно призналась Лёля, села на кровати, повернулась боком, чтобы маме удобнее было расплести ей волосы. – Я вчера забыла папе записку показать от Натальи Васильевны, ну, насчет экскурсии, что нам разрешение от родителей надо. А сегодня был последний день. Ну, я и попросила Катьку Скворцову за тебя написать, а потом сама расписалась. Я же знаю, как ты расписываешься. Я плохо поступила?
– Не слишком хорошо, но разумно, – усмехнулась Кира. Еще вчера она и мысли бы не допустила, что может сказать дочке такое. «Не очень хорошо, но разумно», – прозвучал, вырвавшись из воспоминаний, мужской голос.
Голос – бархатный и густой, как горячий шоколад. Запах дорогого парфюма – непривычно резкий, с легкой горчинкой; на шее темная прядь, в которой серебром сверкнул седой волос.
Незнакомый мужчина просто подхватил ее на руки, слишком крепко прижав к груди.
– Так нельзя. Ведь это… плохо. – Кира усмехнулась, понимая, как глупо, по-детски, прозвучали ее слова.
– Не слишком хорошо, но разумно. Вы не можете идти самостоятельно. Но если расслабитесь и покрепче обнимете меня за шею, то вполне может оказаться, что подвернувшаяся лодыжка – это не так уж плохо. Если вы не станете вырываться и сцепите руки, я смогу освободить одну свою, достать мобильный и вызвать такси.
В вечерней полутьме спаситель выглядел демоном. На мгновение показалось – его глаза сверкнули желтым. Кира могла поклясться, что разглядела вертикальные зрачки. Оборотень!
– Какие испуганные глазки, леди, – расхохотался незнакомец и, склонившись к самому уху Киры, прошептал: – Кажется, вы едва не заподозрили меня в человеколюбии. Не тревожьтесь, я никогда не ел человеческого мяса и не чувствую особенного желания пробовать. Я обычный мужчина, хотя и несколько… Иной, и в этой ситуации вижу свою выгоду. Там, за углом, прячется девушка, которая не дает мне прохода уже третий день, и мне невероятно хочется сделать так, чтобы она перестала мне досаждать. Вы привлекательная женщина, моя дорогая леди, и прижимаетесь ко мне вполне достоверно. – Кира попыталась упереться руками в грудь наглецу, но он только крепче прижал к себе нечаянную жертву. – Я вызову вам такси и со всей возможной нежностью вас в него посажу. Но в ответ попрошу об одной услуге – я поеду с вами. Нет-нет, не протестуйте, ровно до ближайшего перекрестка. Вы же Светлый маг, моя дорогая, неужели вам жаль немного волшебства для того, кто в нем действительно нуждается? Вы же не бросите несчастного на растерзание жуткой нимфоманке с когтями, как у росомахи.
