Моё пост-имаго - Владимир Торин
Доктор Доу едва сдержал тяжкий вздох. Местной приземленности мышления могло составить конкуренцию лишь местное невежество.
– Как вам будет угодно, миссис Герри, – сказал он. – Но мой совет остается прежним.
– Ой, спасибо, господин доктор! Вы сама забота, прямо как моя старенькая мамочка!
Доктор Доу понадеялся, что это все же не так. А миссис Герри отправилась искать мужа в следующий паб.
– Вам налить, господин доктор?! – пробасил на все помещение хозяин заведения Билли «Кулаки» Криспи, получивший свое прозвище за поистине огромные волосатые кулачищи, в которых здоровенные кружки для эля казались сущими наперстками.
Хоть на вид мистеру Криспи нельзя было дать и пятидесяти, но, говорят, он помнил еще те времена, когда на вокзале не было механических перегружателей, а грузчики из Саквояжни выбивали друг другу битами зубы за каждый чемодан и, соответственно, за каждую возможность получить на чай. Местные уважали Билли: в его пабе почти никогда не крушили мебель и дрались только тогда, когда этого хотел сам хозяин заведения. Никто не смел вызвать на себя гнев трактирщика, поэтому, когда доктор Доу опустился на стул у стойки и его тут же облепили местные – каждый со своим недугом, мистеру Криспи хватило одного лишь рыка: «Оставить в покое господина доктора!», чтобы все мгновенно вернулись к прерванным делам. Единственной, кого осмотрел доктор Доу, была миссис Герри, поскольку ее случай выглядел весьма тревожным и запущенным…
С отвращением оценив липкую стойку и не очень-то чистые бутылки, в которых плескалось явно не то, что значилось на этикетках, доктор ответил на предложение выпить отказом, после чего завел тему на нужную ему колею:
– Так вы говорите, мистер Криспи, слепой Бэзил и его прихвостни видели сегодня какое-то странное существо поблизости?
Трактирщик кивнул, и тут дверь паба распахнулась. В нее вошли два довольно непритязательных – как раз под стать этому месту – типа. Непритязательные типы самозабвенно, воодушевленно спорили, и один уверял другого:
– Говорю тебе, я его видел, вот прям, как тебя!
– Да ни в жизнь не поверю! – отвечал второй. – Гремлин? Говорящий?
– Он не только говорил, но и слушался того странного господина!
– Фу, врешь! Да и где же ты его видел?
– На Железном рынке, у Шестерёночной балки. С джентльменом в полосатом пальто!
– Чтобы гремлин да с джентльменом? Что за сказочки, Артур?!
Доктор Доу знал этих двоих. Тот, который уверял, будто видел говорящего гремлина, держал подмышкой крошечный чемоданчик – Артур Клокворк из квартала Странные Окна продавал шестерёнки вразнос. Этот чем-то напоминающий сверчка худощавый мужчина в потертом коричневом сюртучке, клетчатых штанах и перекошенном цилиндре был одним из тех немногих, кто почти не раздражал доктора Доу – было в нем что-то слишком уж к себе располагающее. Спорил с ним его закадычный друг, воришка-неудачник Бикни, обладатель рыжих усов, такой же бороды и круглых очков для чтения, которые ему в общем-то были без надобности, так как читать он не умел. Угольный котелок на голове у воришки, его ношеное зеленое пальто и полосатый шарф были сплошь покрыты налипшими клочьями тумана.
– Док, – кивнул Бикни, подойдя к стойке.
– Господин доктор, – Артур Клокворк приподнял свой бедняцкий цилиндр.
– Добрый вечер, господа, – ответил доктор Доу. – Как ваш бок, Бикни?
Пару недель назад Бикни залез в чей-то карман на улице Меммоуз, ну а незнакомец, оскорбленный его поступком до глубины души, вытащил револьвер и выстрелил в него. Воришка из Бикни был хуже не придумаешь, несмотря на то, что сам он искренне считал, будто шарить по чужим карманам – едва ли не его призвание.
– Иногда ноет, док, – ответил Бикни с широкой улыбкой. – Как голодная жена. Хотя о чем это я: я ведь никогда не был женат.
– А что это ты не в «Слюнявом Крилби», Бикни? – осведомился, уперев кулачищи в стойку хозяин паба. – Прощелыга Дуддс не доливает? Или отказывается наливать в долг? Так ты у меня тоже на почетном месте значишься! – Он, не оборачиваясь, ткнул за спину, где меж рядами мутных бутылок висела грифельная доска, на которой мелом были вычерчены имена должников и суммы долга.
Бикни сглотнул, отметив, что его имя выделено жирным и стоит едва ли не во главе списка (его могли увидеть даже те, кто якобы не умеет читать).
– Артур, скажи ему…
– А что ты на мистера Клокворка вечно киваешь, а, Бикни? – неодобрительно спросил трактирщик, хмуря густые черные брови. – Мистер Клокворк стаптывает подметки в пыль, продавая эти несчастные шестерёнки, пока ты и в ус свой рыжий не дуешь! Может, сам начнешь разгребать свои долги, а?
– Все нормально, мистер Криспи, – добродушно сказал Артур. – Я тут продал несколько шестерёнок возле Железного рынка и еще парочку господам паровозникам. Вот… – он выложил на стойку горсть пенни-пуговиц. – Тут должно быть в общем два фунта тридцать пенсов. Два фунта в счет долга Бикни, а на остальное налейте нам, сделайте милость. У нас, к слову, к вам предложение имеется, мистер Криспи. Вы ведь всю бурю работать будете?
– Ну, положим, – осторожно ответил хозяин паба.
– Как вы, должно быть, слыхали, сегодня в полночь состоится трансляция из Старого центра. Радиоспектакль «Зловещее Убийство».
– Таинственное, – исправил Бикни. – Убийство не зловещее, а таинственное. Почти все убийства и так зловещие, а вот таинственными далеко не все бывают. Верно, док?
Доктор кивнул, даже удивившись столь логичной и последовательной мысли от воришки.
– Разумеется, слыхал, – ответил трактирщик, игнорируя Бикни. – Перед рассветом кто-то приклеил афишу на дверь паба. Как будто это афишная тумба какая-то. Да и народ обсуждает весь день, залюбопытили совсем. Но у меня нет радиофора.
– Зато у нас есть! – радостно поднял указательный палец вверх Бикни.
– Вернее, не у нас, – уточнил мистер Клокворк, – а у дворника нашего соседского, мистера Тоббса, но он будет рад его притащить. Что скажете, мистер Криспи? Устроим сегодня прослушивание?
– Гм. – Трактирщик уже прикидывал, сколько удастся выручить на продаже горячительного при подобным поводе. Да он может забить паб народом под завязку
