Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский
– Может быть, расскажешь, что у тебя происходит? – спросил Максим.
Такие вопросы раздражали Алексея Георгиевича больше всего, потому что он ненавидел, когда кто-то ставил под сомнение его компетентность.
– Тебя что-то беспокоит? – спросил начальник службы безопасности.
– А ты не знаешь, что случилось на выходных?
– Много что случается. Что произошло у тебя?
Максим начал стучать пальцами по столу – всей рукой сразу, все быстрее и быстрее, пока не хлопнул ладонью о дерево.
– Не у меня. У тебя. В гостинице сгорела девушка. Все тело – сплошной ожог, страшно смотреть. В отель приехали пожарные и нашли… вместо одной стены они нашли провал в Лабиринт. Только на следующий день затянулся. Девочка – дочка Альберта Майера. Они вместе с Эдвином спускались на нижние этажи. Помнишь?
– Я все помню. Ты объясни: при чем тут я? – спросил Алексей Георгиевич.
– А при том, что незадолго до смерти девочка сдружилась с программистом, имени, к сожалению, не знаю. Но знаю, что работает он в твоей Лаборатории на подземных этажах. И в гостях у моего друга, Льва Эдуардовича, они с погибшей обсуждали Бесконечную Лестницу.
Алексею Георгиевичу казалось, что его как котенка тычут мордой в собственное дерьмо. Сам факт существования Бесконечной Лестницы относился к государственной тайне. А его сотрудник обсуждает ее с посторонними людьми. Руководитель несет личную ответственность за действия своих подчиненных. Если вдруг что – Алексею Георгиевичу отвечать. Сохраняя внешнее спокойствие, начальник службы безопасности ответил:
– Наши сотрудники много что и с кем обсуждают. За всеми не уследишь.
– Много что? Это так ты называешь государственную тайну? Ее много с кем и не надо обсуждать. Погибшая была иностранной гражданкой – этого тебе недостаточно?
– Спасибо, что предупредил. Я проведу с ним «воспитательную» беседу.
– А тут одной беседы будет мало. За день до этого твой сотрудник повез пьяного сына Льва Георгиевича показывать Бесконечную Лестницу. Как-то слишком много для одного человека за два дня, не находишь? – продолжал сыпать обвинениями Максим.
Мечтателя можно было привлечь к уголовной ответственности за раскрытие государственной тайны и отправить в заключение на добрый десяток лет. Вот только за такое программист отправится в колонию, а он – Алексей Георгиевич – на пенсию.
– Знаешь, Максим, у нас в Лаборатории сложно работать и не сойти с ума через пару месяцев хождения вниз. Парень виноват, но не ломать же ему жизнь из-за того, что его мозги начало выворачивать. У нас такое часто бывает. Я его в отпуск со следующей недели отправлю.
Максим недовольно поморщился, посмотрел в сторону, а потом с какой-то философской ноткой произнес:
– Старым ты стал…
– Со старостью становишься мудрее, – сказал Алексей Георгиевич.
– Вот только самых мудрых отправляют на пенсию.
Теперь уже Алексей Георгиевич поморщился и ответил:
– Снаружи происходит много чего. Ты, главное, помни, что пока я здесь, Лаборатория живет под моим контролем. Никто из охраны не работал здесь так долго, как работаю я, а я много чего видел. И много кого останавливал.
– Вот и парня своего останови. Если ты это не сделаешь, клянусь, я его пристрелю. – Максим сделал небольшую паузу и добавил: – А еще лучше, покончи с ней. Я тебе говорю: она внучка дьявола и всех нас к нему отправит.
– Тебе не стоит так говорить о ее дочери, – произнес Алексей Георгиевич. Его скулы свело, а пальцы вцепились в замке, но Максим совсем не замечал реакции собеседника.
– Вот где ее Крамп нашел? Вывел с той стороны двери. Я знаю, ты меня осуждаешь, но ты с ней не жил. Я жил. Что надо мужчине? Чтобы жена приготовила ужин, привела дом в порядок, а вечером сходила с ним в кино или ресторан. А она ведь ничего этого не умела! Я работал до восьми вечера, приезжал домой и готовил для нее и детей…
– Она была совсем другой женщиной, таких женщин нельзя загонять на кухню. И это неправда, она хорошо готовила.
– Через несколько лет научилась! Я научил ее. Я! – Максим привстал со стула и показал на себя большим пальцем.
Он осознал, что перевозбудился, попытался успокоить себя, восстановить дыхание. У него это почти получилось. По крайней мере, Максим смог усадить себя обратно в стул. После этого он продолжил:
– Да черт с ней, с кухней. Я ведь знал, на ком женюсь. Да, знал, не надо мне тут кивать. Лучше тебя знал! И я хотел, чтобы она нашла себя в этом мире, полюбила жизнь, как любил ее я. Я создал для нее все условия: она не работала, не занималась домом. Знаешь, чем она занималась? Думаешь, общалась с подругами? У нее не было подруг. Она даже со мной из дома боялась выходить. Каждый ее поход в магазин заканчивался катастрофой. Так и не научилась деньги считать. И не отворачивайся – послушай. А то ты любишь осуждать, а слушать не любишь.
– А ты ничего нового не говоришь. Восемь лет одну и ту же историю повторяешь.
Алексей Георгиевич сжимал полотно стола и ждал, когда его гость наконец замолчит. Но он и не собирался этого делать.
– Вот видишь: восемь лет повторяю, а ты меня все никак не услышишь. Ты вот в Лабиринте со всякой нечистью общаешься, а я дома с ней жил. Я это не сразу заметил. Жена долго скрывала, что к ней… к нам в дом мертвые ходят. Ее подруги – гости с того света. И они ведь никуда не уходили. Сидишь вечером с детьми и женой, пьешь чай, а чашка на холодильнике как начнет дрожать – и об пол…
– Так, может, это холодильник дрожал?
– Ну не начинай, не начинай. Кто бы другой сказал, я бы понял. А ты… У тебя в Лаборатории и не такая чертовщина творится. Но у тебя хотя бы по квартире не ходили невидимые гости, пока спишь. А дети не рассказывали, как сегодня играли с любимым псом, которого ты вместе с ними похоронил вчера. Она ведь, моя жена, втянула их во все это – дочери стали заниматься колдовством, как и их мать. Я только сына и успел спасти.
– Кстати, как Гор? С ним все хорошо? – спросил Алексей Георгиевич.
Гор – так звали сына Максима. Алексея Георгиевича пугало психическое состояние своего «друга», и начальник службы безопасности боялся, что Максим мог убить своего сына. Гор был последним ребенком Волчицы, у которого оставалась надежда на счастливую
