Его чужая истинная - Анна Григорьевна Владимирова
И он, притянув меня к себе, осторожно коснулся губами моих губ. Только я не закрыла глаза, завороженно глядя на его лицо. Мне нравилось, как он хмурит брови, будто тоже сдаваясь. Но тут его пальцы вплелись в мои волосы, и у меня закружилась голова от внезапной волны желания, накрывшей все тело до самых ушей. Я вцепилась в плечи Сэта, цепенея в его руках, когда он спустился поцелуями к шее и слегка прихватил тонкую кожу над бьющейся веной. Показалось, что меня вот-вот разорвет от стыда, столько чувственных ощущений всколыхнулось ниже грудной клетки и рухнуло к животу. Мысли обмельчали и едва не потерялись в розовом тумане, который быстро забил голову…
Руки задрожали на его плечах, и я попробовала отстраниться от Сэта, чтобы это наваждение выпустило.
– Я теряю голову, – призналась, чувствуя, как тело отяжелело, и навалилась усталость.
По пальцам прошлась приятная вибрация его сытого рычания, переходя в напряженный выдох. Толстовка усилиями Сэта соскользнула с плеч, и он втянул меня к себе на кровать:
– Укладывай голову на подушку, надо отдыхать, – донеслось до меня уже будто сквозь сон.
Я, кажется, пыталась еще спросить, как он так уложил меня спать, но язык уже не ворочался, а подушка и компания показалась настолько надежными, что все вопросы остались лишь во сне.
***
Я проснулась от того, что кто-то осторожно скользил теплыми губами по моей щеке. Вздохнув глубже, изогнула шею, подставляя под ласку, и тут же ойкнула, когда кожу обожгло легким укусом.
Сэт рассмеялся над ухом и впился в шею губами. И легкость его ласки обернулась вдруг опасной жаждой. В солнечном сплетении запекло от тревоги, но внизу живота уже окатило горячей волной, и я, теряя голову, вжалась задницей в бедра Сэта.
Он зарычал и тяжело задышал, прерывая поцелуй и упираясь влажным лбом мне в висок.
– Черт, – сдавленно прошептал, – а я думал, что у меня есть выдержка.
Я зажмурилась, смущенно отодвигаясь и еле-еле выползая из его рук. Голова закружилась, когда резко выпрямилась – пришлось опереться на кровать.
– Доброе утро, – прохрипела я, стараясь не смотреть на Сэта. Но не вышло. Он искал мой взгляд. – Не… не смотри так, – совсем растерялась я, заметавшись по палате в поисках то стакана воды, то уборной. Но, войдя на несколько секунд в туалет, я смущенно закатила глаза и вышла снова. – Ты заставляешь меня нервничать, и тебе это нравится!
– Это очень мило, – улыбнулся он. – Нам с тобой нужно остаться вдвоем. Иначе ничего хорошего не выйдет. Я уже не в том возрасте, чтобы мариноваться в желаниях, а ты слишком чувствительная…
– Ты имеешь в виду, что нам надо переспать? – вопросила я на вдохе.
– Нет, нам нужно начать спать вместе.
Я заметалась снова перед его кроватью, тяжело дыша.
– Мне сложно тебя слушать, смотреть на тебя и вообще выносить рядом. – И я приложила ладони к горящим щекам. – Не стоило мне…
Сэту надоело мое мельтешение, и он поднялся с кровати и схватил меня под бедра, вынуждая вцепиться в него, как белка-летяга. Глаза у меня, наверное, были такие же, потому что он прижал меня к себе… и направился к двери, чтобы заблокировать их. Мои ладони взмокли на его шее, стало жарко, а рассудок снова затянуло беспросветной похотью. Наверное, мы оба не рассчитали силы. Я от каждого его касания сходила с ума все больше, пока он стягивал с меня шмотки. Пальцы цеплялись за его рельефный живот, в груди разбухало от напряжения, вынуждая дрожать всем телом. Какой же он… красивый, особенный, уверенный в себе, взрослый…
Параллели сравнения протянулись к Амалу, каким он был в нашу первую ночь, и я поспешила вернуться в реальность. Здесь мне было определенно лучше. Даже несмотря на то, что чувствовала я себя больше животным, чем избранной принцессой. Но Сэт не предаст эту наивную кошку во мне, не наплюет на ее особенности и чувства, не уйдет утром. По крайней мере, сейчас мне верилось в это больше. Но все это предстоит узнать самой. И я была к этому готова.
Сэт целовал меня уже без всякой осторожности. И от каждого поцелуя реальность разлеталась обжигающими искрами, обнажая нечто более важное – меня, его, наше разное и наше общее. Больница, утро – более неподходящего места и не найти, но мне нравилось, как мы оба сдались желанию здесь и сейчас. Даже не так. Было плевать, насколько все неподобающе. Оно было искренним, настоящим, а не миражом, в котором можно потерять себя полностью ради кого-то другого. Сегодня мне все казалось именно таким…
И эта белая комната с запахами лекарств по-особенному оттеняла нашу близость. Сэт старался держать себя в руках, но я чувствовала, как он время от времени сдается зверю. И тогда на моей коже расцветали очередные воспаленные узоры от его когтей, а тело содрогалось от контрастов – ласки и боли.
Он уложил меня на спину и подтянул к себе за бедра…
– Мальва, будет больно, – склонился к лицу, напряженно хмурясь.
– Значит, будет, – прошептала я, обнимая его бедра ногами и хватаясь за плечи.
И он не соврал. Больно стало так, что показалось – не выдержу. С первым его движением волна непереносимого болевого спазма ворвалась в мое тело и пронеслась от живота к лицу, проливаясь потоком слез. Но я только сжала пальцы на его плечах, отдаваясь боли и позволяя ей быть. Я сама ее выбрала. Значит, так нужно…
Но все это длилось всего несколько секунд. Нужно было лишь наполнить грудную клетку воздухом… и все схлынуло, оставляя меня пустой и одуревшей от произошедшего. Но Сэт заполнил эту пустоту тут же, двигаясь все увереннее и быстрее. И я принимала его жадно, впервые чувствуя себя собой – уверенной, сексуальной, желанной. Я с упоением метила его спину когтями, подставлялась под его губы и смотрела в глаза. Мне больше не хотелось отвести взгляд, было не страшно открыться и довериться. И он оправдывал доверие на каждом вдохе.
Мы забылись надолго. Потому что не было сил прекратить, насытиться и перевести дух. Слишком долго нам не хватало всего этого. И, пусть моя жизнь – лишь половина от его, мне казалось, что мое ожидание длилось не меньше. Когда Сэт перестал беречь и вздернул на колени, я вцепилась в простынь и вскрикнула, забываясь окончательно. Укусы, царапины, бархат рычания – все это цвело на моей коже несмываемыми узорами и пахло так невыносимо сладко, что хотелось плакать, кричать и отдаваться до последнего вздоха. Когда
