КОМА. 2024. Вспоминая Джорджа Оруэлла - Изольда Алмазова
Когда мы приблизились к ограде, за которой были захоронены мои родные, сердце защемило от боли. С высоких гранитных памятников на меня смотрели серьезные лица родителей, погибших в чудовищной автокатастрофе незадолго до моего отъезда. Портреты на памятниках были выгравированы талантливым художником-профессионалом и сходство с родителями было столь поразительным, что в первый год после их смерти я не могла спокойно смотреть на их лица. Теперь же это чувство вновь вспыхнуло внутри меня, и я заплакала.
Мара молча наблюдала за мной, не решаясь высказать слова поддержки и сочувствия. Эту долгожданную встречу с родителями я должна была пережить и прочувствовать сама, как и смириться с чувством вины за то, что оставила их здесь одних.
Я поставила цветы в вазоны и поцеловала дорогие мне лица, а потом тяжело опустилась на скамейку и закурила. Я курила и переводила взгляд с одного памятника на другой, страдая от ранней утраты и жизни без самых дорогих и близких мне людей. Но в то же время, я была рада, что на моем пути встретился Свенсон и стал мне не только мужем, но и отцом тогда, когда я в этом очень нуждалась.
– Знаешь, Женя… – Мара присела рядом со мной и взяла за руку, – только не обижайся… Я иногда думаю, что это даже хорошо, что свои родители не дожили до сегодняшнего дня.
– Почему? О чем ты? – раздраженно спросила я и вырвала свою руку. – Как это может быть хорошо? Они могли еще жить и жить!
– Да. Могли. Но как?
– Я не понимаю. Объяснись, Гольская! – сказала я резче, чем хотела.
– Вот представь себе, что родители твои живы. Ты живешь за границей и у тебя нет возможности их вывести из страны. Они получают мизерную пенсию, не смотря на долгие годы безупречной работы или службы. Этой пенсии хватает только на скудную еду и оплату жилья. А когда им исполняется 65 лет их обязуют переселиться в Приют Покоя. Так теперь называются дома для престарелых. И если у них здесь нет близкого человека, которому они могли бы передать свое имущество, то в этом случае все переходит государству. В собственность государства. Хотя мы понимаем кому на самом деле… Пенсия стариков уходит на их содержание в приюте, дешевые лекарства и кое-какую одежонку. Условия проживания там страшные: холодно, голодно, нет медицинского обслуживания и надлежащего ухода. Старики не могут помочь детям и внукам, хотя и там продолжают работать. Но и дети не могут помочь старикам, сами еле-еле сводят концы с концами. А если, не приведи Господи, кто-то заболевает тяжело, то несчастным предлагается переселиться в ЛК.
– Постой! – встрепенулась я. – Где-то я уже слышала эту аббревиатуру. Точно! Серега говорил, что он избежал ЛК и очень был рад этому.
– И было чему радоваться. ЛК – это Ликвидационные Камеры.
– Что? – ужаснулась я.
– Ну, не в прямом смысле этого страшного словосочетания. Это обычные больничные палаты в Приютах Покоя, тюрьмах, больницах, где осуществляют эвтаназию.
– Ты шутишь, – прошептала я.
– Какие уж тут шутки, – голос Мары звучал глухо и даже как-то отстраненно. – Так вот… Еще представим, что твои родители дожили до семидесяти пяти, но еще крепки и бодры. Но они уже не могут шить, вязать, что-то мастерить. В общем, выполнять легкий труд, полезный государству и, заметь, к тому же бесплатный. Тогда им предложат ЛК в добровольно-принудительном порядке. И никто! Слышишь, никто не помешает назначенному врачу (палачу) отправить на тот свет немощного и больного старика. Хотя, чего тут лукавить, многие старики, прожив несколько лет в Приюте, сами хотят умереть. Но в этом случае за эвтаназию они должны заплатить. Они должны получить разрешение на смерть по собственному желанию за деньги!
Глаза Мары вновь засветились уже хорошо знакомым мне блеском ненависти и неприятия страшной действительности. Но она продолжала:
– А еще я с ужасом думаю, что уже не за горами то время, когда и мои родители подвергнуться этой бесчеловечной процедуре. У меня они уже забрали Игоря, скоро заберут Ладушку и родителей, которые прозябают в Приюте для Средних и Низших. Только здесь, в Приютах Покоя, нет разделения на классы. Так скажи мне, подруга, как мне не завидовать твоим родителям? А? Вот почему ты не видела на улицах Неверска пожилых людей. Вот почему мы ни разу не говорили о моих стариках. Теперь ты понимаешь?
– Прости, Мара, я не знала…
– О! Ты не знаешь еще многого. У нас даже одно время по людям ходили разговоры, что есть установка выявлять Списанных Граждан: тяжело больных, зараженных СПИДом, гомосексуалистов, взрослых и детей с психическими отклонениями и увечьями, не поддающихся лечению. Люди скрывают своих стариков, детей и больных родственников. Они жертвуют своими собственными жизнями, чтобы спасти близких. Некоторые семьи перебираются в глухие и заброшенные деревни. Работоспособные члены семьи нанимаются батраками к зажиточным сельчанам, или чтобы как-то выжить, занимаются собирательством. А еще государство без зазрения совести уничтожает младенцев, если после рождения у них выявляют какие-либо патологии. Нация должна быть здоровой! Вот лозунг, которым они прикрываются.
– Но это же геноцид!
– Да, чистой воды. Но все молчат. Нашим людям можно все скормить, и они все проглатывают. Тихо, безропотно, покорно. И все это не касается Высших. ГГ в этом году исполняется 75 лет, и он намерен пышно отпраздновать свой юбилей. С парадами, массовыми гуляниями, фейерверками, с шикарными банкетами для Высших, с песнями и плясками. И он не собирается в ЛК, как и многие другие Высшие. Их жизнь отличается от нашей. Голод и нищета – это не про них. У них своя самая современная медицина, свои лекарства, свои больницы и шикарные условия для полноценной жизни. И если ты захочешь, я покажу тебе как у нас разделяют людей на сословия и после смерти. Всех, без исключения.
Мара бросила на меня быстрый взгляд и отвела глаза. А я почувствовала неимоверную усталость. Мои благие намерения принимать здесь все как есть мгновенно превратились в прах. Погружаясь все глубже и глубже в окружающую меня страшную действительность, я понимала, что, или сойду с ума, или совершу какую-нибудь непростительную глупость. Но был и третий вариант: присоединиться к Гольскому и его друзьям. И сейчас этот третий вариант, показался мне самым верным и единственным.
– А знаешь, Мара, – уверенно сказала я и поднялась со скамьи, – покажи мне
