Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной [litres] - Евгений Юрьевич Лукин
– Кто они?
– Партия высшей справедливости. Обещали криминал уничтожить, коррупцию… Калёным железом выжечь. Ну и купился народ! Особенно понравилось, что за воровство будут руки рубить…
Вот оно что! Влас украдкой оглядел кафе. Свободных столиков не наблюдалось – за каждым сидело примерно по четыре понеропольца: все пожилые и все с протезами. Надо полагать, праздновали срыв митинга. На Власа поглядывали с любопытством…
– Короче, года не прошло – скинули козлов! – ликующе вместила весь рассказ в одну фразу вторая салочка.
– А теперь они, значит, снова?.. – окончательно прозревая, проговорил Влас. – В смысле – голову подымают…
Как выяснилось, к разговору их внимательно прислушивались.
– Да нет же! – вмешались с соседнего столика. – Тех правдолюбков мы ещё во время переворота поушибали. Это уже нынешнее поколение с ума сходит… – Метнул взгляд на девушек, крякнул, поправился: – Н-ну… не все, конечно… Так а что с них взять? Они ж ничего этого не видели…
– Вы его, красавицы, – посоветовал кто-то, – к памятнику жертвам справедливости сводите. Оч-чень, знаете ли, впечатляет…
– Щаз всё бросим и сводим! – огрызнулась грандиозная. – Мы ж салочки!
– Ну так из нас кого-нибудь осаль и своди… Делов-то!
– Ага! Пострадальцев осаливать! Додумался…
Спор грозил перерасти в перепалку, когда под матерчатый навес ворвался взъерошенный озирающийся Раздрай.
– Вот вы где! – вскричал он, найдя глазами Власа. – А мы там с Пелагеей Кирилловной с ума сходим! Пропал человек…
* * *
Памятник жертвам справедливости и впрямь впечатлял: что-то вроде облицованного чёрной плиткой прямоугольного надгробия, из которого вздымались белые мраморные руки с выразительно скрюченными или, напротив, растопыренными пальцами. Влас попробовал сосчитать изваянные конечности – и сбился. Примерно столько же, сколько было воздето правдолюбками на митинге – возле бронзового Фили. Во всяком случае не больше.
«В борьбе с обезумевшим беспощадным добром, – гласила надпись на светлой табличке, – положили вы их на плаху».
– Только правые рубили? – хрипло спросил Влас. – И только за кражу?
– В основном правые, – подтвердил Раздрай. – А вот что касается кражи… Нет. Разумеется, не только за кражу… За всё. Просто большинство правонарушений, сами понимаете, совершается рабочей, то есть правой, рукой… – Старческое личико внезапно выразило злорадство. – А со мной они промахнулись, – сообщил он как бы по секрету. – Я-то – левша, а они по привычке – правую…
– То есть… – Влас даже скривился от сочувствия. – Ваша тоже тут… захоронена?..
– Нет, что вы! Ничего тут не захоронено. Это не более чем мемориал…
– Пелагея Кирилловна! – послышался женский возглас – и все трое обернулись.
К памятнику спешила сильно взволнованная дама.
– Пелагея Кирилловна! Как хорошо, что я вас встретила! Собиралась уже в школу идти выяснять… Что там мой Стёпа?
– Да как вам сказать… – Хрупкая седенькая Пелагея Кирилловна посуровела, строго вздёрнула клювик. – С наглостью и жестокостью у вашего ребёнка всё обстоит благополучно. А чего ему катастрофически не хватает, так это трусоватости и угодливости…
Влас решил было, что супруга Раздрая иронизирует, но дама, к его удивлению, восприняла услышанное всерьёз и пригорюнилась.
– Это да… – пролепетала она. – Это я и сама замечаю…. А вот насчёт успеваемости…
– Нет, – решительно прервала Пелагея Кирилловна. – Насчёт успеваемости я сейчас говорить не готова. Давайте встретимся завтра, пригласим хакера, медвежатника…
Мужчины отошли подальше, чтобы не мешать беседе.
– Она у вас что, учительница? – шепнул Влас Раздраю.
– Заслуженная, – с гордостью уточнил тот. Тоже шёпотом.
– А что преподаёт?
– Теорию музейной кражи.
– А вы – смотритель музея?!
Раздрай рассмеялся:
– Удачное сочетание, не правда ли? Почти стопроцентная гарантия, что уж краеведческий-то ограблен не будет… Хотя, между нами говоря, что там грабить? Щит Македонского? Так это муляж…
– Теория музейной кражи… – затосковав, повторил Влас. – А настоящие предметы? Физика, информатика…
– Ну а как же! – изумился Раздрай. – Вы что же, считаете, пришёл мальчонка на урок взлома – ему сразу фомку в руки и на практическое занятие? Не-ет… Сначала, мил человек, извольте физику освоить, механику, сопротивление материалов изучить. И, лишь овладев теорией… А хакерство! Вы что же, не имея понятия об информатике, им займётесь?.. Да взять хотя бы Пелагеюшкин предмет! У вас, если не ошибаюсь, он называется искусствоведением… Вот вы, Влас, вроде бы недавно из школы… А сможете отличить фламандскую живопись от голландской?
Влас вынужден был признаться, что не сможет.
– Вот видите! А её выпускники – запросто… Кроме того, учтите разницу между вашей системой преподавания и нашей. Ваша-то как была оторвана от жизни, так и осталась. Ну выучатся ребятишки отличать голландцев от фламандцев. А зачем? Так, для общей эрудиции… А у нас-то – для дела!
– Погодите… – попросил Влас, берясь за страдальчески сморщенный лоб. – Хорошо… Допустим… А воспитание?
– Что воспитание?
– Ну вот… сейчас говорили… наглость, угодливость…
– А! Понял. Вас смущает, что вещи названы своими именами. Ну хорошо! Назовите наглость отсутствием комплексов, а угодливость – вежливостью. Суть явления не изменится, согласны?
– Нет, – упёрся Влас. – Не согласен.
Раздрая это ничуть не расстроило.
– Понимаю вас, – с сочувственной улыбкой молвил он. – Позитива хочется… Знакомое дело. Поэтому то, что раньше называлось совестью, теперь зовётся кризисом самооценки, не так ли?
– Знаете что, Аверкий Проклович! – в сердцах ответил Влас. – Я слышал, если человека стотысячный раз назвать свиньёй, он станет на четвереньки и захрюкает…
Этот не совсем вежливый выпад восхитил Раздрая. Судя по всему, спорить Аверкий Проклович любил и умел.
– То есть вы полагаете, – вкрадчиво осведомился он, – что, переназови мы болонку бульдогом, она тут же прибавит в росте и весе?.. Впрочем… – Старичок задумался на секунду. – В том случае, если её не просто переименуют, а ещё и переведут на бульдожий рацион… Да, тогда это, возможно, обретает смысл. Пусть не для самой болонки, но хотя бы для того, кто этот рацион распределяет. Так что в чём-то вы, Влас, правы… Понерополь тоже ведь не в пустоте живёт. Находясь в окружении пресловутых цивилизованных государств, использующих ханжескую лексику, мы, сами понимаете, вынуждены им подражать. Называем общак социальным фондом, крышу – налоговой службой, рэкет – коммунальными платежами, лохов – народом… Так что, думаю, не далеко то время, когда и у нас вместо «Мурки» на автовокзале начнут исполнять…
Но Влас так и не узнал, что начнут исполнять на автовокзале вместо «Мурки», – к беседующим подошла Пелагея Кирилловна, закончившая разговор со Стёпиной мамой.
– Какие у вас планы? – прямо спросила она.
Раздрай вынул сотовый телефон, взглянул, который час, и болезненно скривился.
– Ой… – сказал он. – Мне ж через полчаса криспинаду принимать. Как некстати…
– Что-что принимать? – не расслышал Влас. – Лекарство?..
– Криспинаду, – повторил старичок. – Это, видите ли, жил в третьем веке такой римлянин
