Возвышение - Алекс Хай
Что ж, пора привыкать. Корф давно предупреждал, что сотрудник Тайного отделения себе не принадлежит. Даже внештатный.
Доехать повезло за десять минут, благо Петропавловская крепость находилось совсем близко. Охранники быстро срисовали номер автомобиля и пропустили меня за ворота без вопросов, разве что парковаться пришлось на гостевой площадке. Но я был не против немного пройтись.
Не успел я войти в недра Трубецкого бастиона, как едва успел отскочить от распахнувшейся двери. На меня вылетел взъерошенный и запыхавшийся помощник Корфа. Алексеев что-то орал в трубку, крепко прижимая к груди свою извечную папку-планшетку.
— Да слышу я! Уже отправили, да. Первая будет через полчаса. Вторая… — он только сейчас заметил меня, коротко кивнул в знак приветствия и указал рукой на здание, предлагая мне заходить. — Часа полтора.
Я решил его не перебивать — если Алексеев, вечно прилизанный и опрятный, был в таком состоянии, то лучше человека не дергать.
— Да, черт возьми! У нас здесь и своих проблем по горло! — орал он у меня за спиной.
Ну и ну. Не знаю, что там стряслось, но, видать, вечер будет горячим.
Уладив формальности на второй проходной, я поднялся на этаж к Корфу и ментально сообщил о своем прибытии.
“Заходи, Михаил”.
Инстинктивно я набрал в легкие побольше воздуха, как делал всегда перед получением наказания. Еще в детстве, когда меня угощали ремнем по заднице, как-то научился принимать удары судьбы, задержав дыхание. Не хотелось орать от боли, и я стискивал зубы. Вот и сейчас я с удивлением отметил, что сжал челюсть до зубного скрежета.
Корф как раз положил трубку служебного телефона на аппарат и потушил сигарету, когда я вошел в кабинет.
— Садись, — бросил он и залпом допил что-то из кружки.
От тайного советника фонило почти что инфразвуком — до того тревожно и неуютно было находиться рядом с ним. Превозмогая дискомфорт, я опустился на стул напротив и выжидающе глядел на руководство.
— Сперва объясни, что это? — он швырнул в меня газетой, свернутой на том месте, где какой-то пройдоха настрочил целую статью о нашей дуэли с Денисовым.
Читал я этот материал. Уши бы повыдергивать тому, кто это написал. Не сказать, что все переврали, но подали под таким соусом, что мы с Денисовым оба выглядели полными негодяями.
— Это газета, ваше превосходительство, — сухо ответил я.
Корф начал медленно багроветь и медленно поднимался из-за стола. И по его глазам я понял, что с иронией я слегонца не угадал…
Так, Миха, спасай зад, пока от него еще что-то осталось!
— Тихо-тихо, — я замахал руками, призывая Пистолетыча к спокойствию. — Я все объясню!
— Уж изволь, — процедил он и взялся за пачку. — И быстро. У тебя мало времени.
Я как мог коротко изложил самую суть конфликта — про перебравшего Денисова, про его хамские шуточки, что преследовали мою семью весь вечер, про нанесенное Ольге оскорбление…
— Короче, я поступил по чести. Как аристократ. За оскорбление следует отвечать.
Корф мрачно выслушал меня, но ярости в его глазах не убавилось ни на йоту. Он забрал газету и со всей силы швырнул ее в мусорное ведро.
— Да, Михаил, ты поступил как типичный аристократ. А должен был поступить как сотрудник Тайного отделения. Как человек, что находится на государевой службе.
Я молча на него глядел, не зная, какие слова сейчас были бы правильными. Рассыпаться в извинениях? Так бессмысленно — все уже случилось. Защищать свою позицию — значит усугубить ситуацию.
— Нам запрещено ввязываться в конфликты и тем более вступать в дуэли. А уж вызывать кого-либо самим и просто немыслимо! — выплюнул Корф и стряхнул пепел в кружку. — Ты хоть понимаешь, чем все это грозит?
Я растерянно на него глядел, не особо понимая, чего он от меня хотел.
— Так, Вальтер Макарович, давайте по порядку. Значит, если я — сотрудник Отделения, то мне запрещено защищать свою честь и честь моей семьи? — с вызовом ответил я. — И что это даст кроме дополнительных насмешек недругов?
Тайный советник откинулся на спинку кресла и устало потер глаза.
— Сомневался я в твоей готовности к длительной работе, много раз сомневался. Уговорил себя, что надо дать парню шанс. Что он с головой, быстро все поймет. Видимо, я ошибся.
— Да что я не так сделал?!
— Ты так и не понял, где оказался! — рявкнул Корф так, что даже листья на его фикусе задрожали. — Тебя и меня сейчас спасло лишь то, что ты являешься внештатным сотрудником, и знают об этом немногие. Работай ты официально, сразу получил бы неаттестацию и в лучшем случае отправился разгребать архивы в подвале на пару лет. А может и вовсе угодил бы дознавателем в какую-нибудь Удомлю и застрял там до самой отставки. Ты нарушил наш устав, Михаил. Испортил себе репутацию и резюме этой дуэлью, да еще и меня подставил. Порой я начинаю думать, что слишком рано с тебя сняли ошейник.
— А что мне было делать? — вспылил я. — Денисов весь вечер нарывался!
— Оглохнуть. Мы все умеем избирательно глохнуть в нужный момент. Очень полезный навык.
— Я и был глух, пока он язвил в мой адрес. Но когда он взялся за сестру…
Пистолетыч, казалось, немного успокоился, но от него все еще веяло угрозой. Моя сила вскинулась было, чтобы обороняться, но усилием воли я подавил порыв.
— По-человечески, да и как аристократ, я тебя понимаю, Михаил. Всякий любящий семью человек будет защищать родных. Но здесь немного иная ситуация. Нашим близким рано или поздно приходится учиться защищаться самостоятельно. Или искать себе других защитников.
Я хмыкнул.
— И что об этом скажет свет?
— Вот здесь и кроется твоя главная ошибка, Соколов. Нам важно не то, что скажет свет, а то, что скажет государь и начальство. Лишь это. И пока что ты этой простой истины так и не осознал, что весьма меня разочаровывает.
Я насупился на стуле, как сыч. Корф тем временем продолжал муштру.
— Тайное отделение — одна из самых серьезных государевых служб, Михаил. Чтобы попасть сюда, нужно пройти строгий отбор, и смотрят там даже на цвет каши, которую ты ел в три года, понимаешь? Каждый проступок, каждая провинность взвешиваются как на Страшном суде. Потому что какое право ты будешь иметь судить кого-либо, если сам нечист?
Я ехидно улыбнулся.
— А вы насколько чисты, ваше превосходительство? Насколько чиста была Матильда, когда решила сделать с Ириной то, что сделала…
— Ты передергиваешь, прекрасно зная, что я был должен Матильде, и что она сделала то, что сделала, из самых благих помыслов.
